Ариса Вайа - Лепрозорий (СИ)

— Потому что мы его головоломка, его игрушка, его увлечение, его забава, его проклятье. Он может все, но не выиграть самого себя. А мы — и есть игра. Без начала, без конца, — грустно отозвалась Химари. — Или он просто наказывает нас этим миром. Заставляет платить по счетам самого себя — нами.

— А тот серафим, — вдруг вспомнила гарпия и указала рукой через плечо, — он зачем прилетал? Он к нам прилетал? Или к ним?

— Убить нас, — кошка спокойно пожала плечами и поспешила к воротам, шурша полами кимоно.

— Но мы ведь живы, — фыркнула Люция, на всякий случай потрогав себя по плечам и лицу.

— Потому что он мужчина, — и Химари звонко рассмеялась. — Он влюбился в женщину. В Бога он влюбился, хоть и был создан уничтожить его.

— Кем?

— Богом.

— Зачем?! — разум Люции не выдержал. Она не понимала ничего, оно отказывалось умещаться в ее голове. — Зачем Богу создавать кого-то, чтобы он убил его? Он создал себя, чтобы себя же убить? И в себя же влюбился?! И себя же проклял? И себя же обидел? Он полный придурок, твой Бог! Он сумасшедший! Он запутался сам в себе! Да это же рехнувшийся идиот! — и она закричала, вцепившись в собственные волосы. — Я не понимаю! Я ни черта не понимаю! Зачем все это? Зачем?! — отчаянно и вместе с тем обиженно закричала она.

— Он хочет смерти. Разрешит загадку, и исчезнет навсегда. А мы — вместе с ним, — голос Химари был тих и спокоен. Она будто уже сотни раз это повторяла и тысячи раз слышала.

— Но я не хочу быть его игрушкой, — голос Люциферы дрогнул.

— Ты уже в его ловушке. В своей ловушке. В моей ловушке. Ты дышишь и чувствуешь, а значит, ты часть его жизни, ты — его жизнь, ты — он.

— Да пошла ты к чертовой матери! — завопила Люция. Она бы орала громче, сильнее, дольше. Но подвело горло, и крик сошел на сип и кашель. Уже не было важно, что кошка мудрее, сильнее, опытнее. Все ее слова казались безумием, сумасшедшей выдумкой. Это не может, не может быть правдой! Но Люция понимала, что в кошкиных словах не ни грамма лжи. Нет ни капли притворства, как в речах родных ангелов. Нет ни намека на желание заставить ее поверить, покориться, подчиниться. Кошка просто рассказывала о мире, как будто не было по-другому, не могло быть. Она не заставляла верить ее словам, но сама говорила так, будто иной правды нет. А еще она провела ее в самые сокровенные помещения шисаи, куда ни одному ангелу никогда не было хода. Она приоткрыла завесу тайны, которую должны были сохранить все кошки. Предала собственную тайну.

— Ты не сможешь его понять, и не сможешь простить, — Химари грустно поджала губы. Вздохнула и побрела к воротам, словно желая закончить разговор.

— Нет. Я понимаю, — Люция посмотрела на свои руки в мозолях и шрамах. — На его месте я бы тоже хотела смерти. Ведь это больно — быть совсем одному целую вечность. Он никому не нужен, он один в пустоте. Играет в жизнь, изучает сам себя. Сам создает игрушку — и сам же играет. Он сумасшедший. Он безумный. А мы — его отдушина? — она задрала голову, чтобы посмотреть на того, кто пугал ее до глубины души. Потому и пугал. Столкни его с потолка, и он разлетится на тысячи кусочков, и каждый осколок — чья-то жизнь. — Каким чудовищем должен быть твой Бог, чтобы сотворить такое?

— Одиноким, — и Химари похлопала рукой по железной двери, на которой были отлиты картины, показывающие, как кошки обучились у истинного ангела управлять силой по имени Бог. — Открой, пожалуйста, она такая же тяжелая.

И Люция повиновалась. Подбежала к кошке, мельком глянула на барельефы, сейчас они ее не волновали, они лишь видела распятого ангела и одиннадцать кошек, обучающихся его мастерству. Они управляли лиловыми реками, кристаллами, а на последнем барельефе заточали умерших Богов в кристальные статуи в каменных одеждах. Сущая ерунда, ставшая легендами.

Гарпия приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы можно было протиснуться боком внутрь. Отошла, позволяя Химари зайти первой, и последовала за ней, напоследок еще раз взглянув на кристального Бога.

О жестокое небо, безжалостный бог!

Ты еще никогда никому не помог.

Если видишь, что сердце обуглено горем, —

Ты немедля еще добавляешь ожог.

В пурпурном свете фонаря легко можно было различить не такое уж больше, по сравнению с прошлым залом, помещение. Симметричное, шестистенное. Прямо вела арка в такую же шестистенную комнату, по четырем сторонам были деревянные двери с железной окантовкой. На каждой изображено по кошке.

— Это самые первые шисаи одиннадцатого храма Самсавеила, — Химари взяла Люцию за локоть и повела через зал к арке. Целому ряду арок, идущих одна за другой.

— Это их могилы, правильно? — догадалась Люция.

— Ну, не совсем, — Химари замялась. — Многие кошки и коты, пытаясь научиться управлять силой истинного ангела, составили свод правил, как это делать нельзя. Увы, мы знаем эти правила только потому, что они благополучно и феерично скончались на тренировках, — кошка скривила губы, пройдя еще через одну арку. Она знала, куда идти.

— Тогда что мы здесь делаем?

— Каждая шисаи перенимала навыки кого-нибудь из них, на выбор. В дальней комнате есть склеп первой кошки, посвятившей свою жизнь ядам. Моя госпожа училась у нее, и потому ее вещи хранятся тоже там, — Химари проносилась мимо каменных входов. Некоторые из них треснули, какие-то обвалились, другие были завалены свитками и подперты тяжелыми огромными, с Химари ростом, веерами.

— Зачем хранить на трупах доспехи и оружие? — поморщившись, тихо спросила Люция, скорее в пустоту. Нравы кошек не были ей близки.

— Они и не трупы. Я снова прошу у тебя терпения. Ты поймешь все сама, — кошка торопилась, перебирая лапами под задранным кимоно.

Люция замолчала, ее убедили не слова кошки, а сам ее вид — Химари была встревоженная, напряженная, как натянутая тетива, реагирующая на каждый звук, бегающая глазами с одной каменной двери на другую. Поскорее бы она нашла то, в чем так нуждалась. Бескрылая обнимала фонарь и размеренно шагала за Химари, один ее шаг — как три кошкиных. К тому же она слышала знакомые голоса. Слишком знакомые! Но Химари их словно не замечала. Значит, не было голосов, это всего лишь иллюзия. Люция вернется к Еве, паучонок снова опутает ее голову мерцающей дымкой, и голоса исчезнут. Это всего лишь иллюзия.

— Прибыли. Зайдешь со мной? — Химари остановилась, не дойдя до конца коридора. Прямо перед ней была каменная плита с изображенной женщиной с кошачьими ушами. В руках она качала, как баюкают ребенка, огромного паука. И улыбалась, так чудовищно, так хищно и коварно, что Люция невольно попятилась.

— Что, эту дверь тоже толкать надо? — тихо-тихо спросила она. До чего же мерзкой казалась ей кошка, вырубленная в камне. От мысли, что придется касаться той руками, становилось не по себе.