Дарья Кузнецова - Я выбираю свободу!

— Я в госпиталь, но, наверное, только к полудню. Пока мне надо спокойно посидеть и подумать, голова совсем не тем занята.

— А я обещал с тобой утром поговорить, — опомнился я. — Может…

— Поговорил уже, — кривовато улыбнулась она, но поспешила пояснить: — Нет, я не в том смысле. По поводу твоей истории свое мнение я уже высказала и не изменю его. Просто… слишком много всего случилось и слишком быстро, нужно в этом разобраться, пока я не запуталась окончательно.

— Но ты же мне расскажешь, до чего додумаешься? — поинтересовался я. Получилось отчего-то мрачно и почти безнадежно.

— Вряд ли я додумаюсь до чего-то настолько ужасного, — слабо улыбнулась она. — И уж точно я не намерена бросаться со скалы или принимать какие-нибудь подобные категорические решения. Люблю, когда есть несколько путей отступления.

— Ты меня утешила, — хмыкнул я, хотя никакого спокойствия не чувствовал вовсе. Поцеловал — она не отстранилась, ответила искренне, обняла меня за шею, порывисто прижалась всем телом. — Буду ждать.

— Очень на это надеюсь. — Улыбка на этот раз вышла уже теплой и живой, Тилль осторожно выскользнула из моих рук и, не оглядываясь, легко зашагала прочь. И почему-то, пока я провожал ее взглядом, на сердце было тяжело и тревожно.

Тилль

После прошедшего шторма море сделалось — тихим-тихим, небо — ясным-ясным, будто окружающий мир чувствовал себя виноватым за вчерашнее буйство стихии и теперь подлизывался, виляя хвостом, как нашкодивший щенок. Я лежала на нагретых камнях, бездумно разглядывала высокое небо, слушала стрекот цикад и перекличку птиц.

Если бы еще у меня в душе все выглядело так же тихо и безмятежно!

Происходящее там походило не на шторм, а на землетрясение, все не желающее утихать: с треском и грохотом рушился привычный понятный мир. Очень хотелось зажмуриться, забиться в угол и переждать катаклизм в тихом месте. Только, как и положено при катастрофе, происходящие события не желали интересоваться моим мнением. Да и… куда можно сбежать в такой ситуации? «Выйти из себя» теоретически можно, только фразеологизм этот, увы, о другом.

Отсутствие рядом отвлекающего фактора в лице Бельфенора совсем не помогало. Даже в одиночестве я уже не могла думать о нем так, как в первый момент знакомства. Слишком многое случилось за эти жалкие несколько дней, но не это главное. Главное, я уже точно знала: брезгливый заносчивый светлый был совсем не основной частью Феля. На беду, за это время я успела познакомиться со многими остальными, если не со всеми.

Да, заносчивый и гордый. Да, презирающий иные разумные виды. Да, порой занудный, циничный и безжалостный. Враг, которого я искренне ненавидела.

Преданный своими же воин, вынужденный навсегда поселиться на чужой земле. Вымотанный, истерзанный судьбой мужчина, потерявший все — решительно все, кроме самого себя — и, несмотря на это, упрямо цепляющийся за жизнь, в которой, кроме гордости и чести, ничего не осталось. И пусть в глубине души он считал эту жизнь своим наказанием, но все равно жил — назло себе, врагам, богам, собственной памяти.

Благородный. Честный. Нежный. Заботливый. Теплый — не только физически, но согревающий одним своим присутствием. Меня — согревающий. А, в конце концов, какое мне дело до других?

Предавала ли я с ним память Ира? Не думаю, Кальвитор в этом вопросе был совершенно прав. Война кончилась, нам больше нечего делить с этим светлым и не за что враждовать, а Ир… он воевал за свободу. Свободу быть собой и судить окружающих только по поступкам.

Я прикрыла глаза, представляя знакомое до каждой черточки лицо с вечной ироничной улыбкой в уголках губ и папиросой в зубах. И попыталась представить, что бы сказал он, если бы мог передать мне привет из-за Грани?

«Ого! — ухмыльнулся бы он, насмешливо вскинув брови. — Говорил же, и из светлого может получиться нормальный мужик! Кому-то для этого надо получить в ухо, а кому-то — связаться с Тилль. Хм. А я начинаю ему завидовать. Почему ему — красивая женщина, а в ухо — мне? Хотя, с другой стороны… В ухо — это разовая акция, а ему с тобой теперь всю жизнь мучиться. Мне вот что интересно: дети у вас будут черные, белые, серые или получится что-то поинтереснее? В полосочку там или в пятнышках?»

Картина представилась настолько явственно, что я успела искренне возмутиться бестактному вопросу, распахнула глаза… и увидела только синее небо над головой. А Ира не было. Давно уже не было.

Но — странно — тоска о нем уже не казалась столь сокрушительной, как прежде. Да, его не хватало, но… Точно так же мне не хватало родителей, сестер, других погибших в войну друзей. Кажется, я в самом деле смирилась и пережила эту потерю. Уж не благодаря ли Фелю?

А если еще напомнить себе, что я разговаривала сейчас не с реальным Иром, а с порождением собственной фантазии, возникает еще один вопрос: а с чего это я задумалась о детях? Неужели я симпатизирую светлому — настолько?

Подумав еще, с искренним недоумением и даже страхом обнаружила, что — да, настолько. Это разум терялся и паниковал, терзался моральными сомнениями и прочей ерундой, а вот все остальные части меня совсем не возражали против углубления знакомства и против того, чтобы назвать светлого «моим мужчиной». Да и… честно говоря, разум после всех предшествовавших размышлений уже сопротивлялся весьма вяло. Единственный значимый аргумент сводился к «еще неизвестно, что думает обо всем этом сам Бельфенор», который в свете поведения его самого казался неубедительным.

В общем, можно сказать, попытка разобраться в себе оказалась успешной, и действительно пришло время поговорить со светлым. Но это терпело до вечера, а сейчас стоило добраться до госпиталя, пока меня там не потеряли: заворачивать в него по дороге и предупреждать об отлучке я поленилась.

Но от этих мыслей меня отвлек слабо различимый на фоне прочих звуков шелест и весьма характерный запах.

— Привет, Лит, — весело поздоровалась я, садясь.

— Слушай, ну так не честно! Как ты меня заметила и как вообще поняла, что это я? — с дурашливой обидой проворчал он, выступая из-за скалы. Смазанная полупрозрачная фигура на глазах обрела четкость и плотность, и друг плюхнулся на камни рядом со мной.

— Во-первых, ты топочешь, — ехидно отозвалась я. — Ну как будто не эльф, честное слово! А во-вторых… запах, Лит. Когда ты пользуешься чарами, остается запах. Изумительно приятный запах свежего весеннего ветра. Смирись, не быть тебе разведчиком, — захихикала я. Налатин ткнул меня пальцами под ребра, но серьезную обиженную мину все-таки не удержал и рассмеялся.

— Ну, попытаться-то я должен был! — возразил он.

— Должен, — не стала спорить я. — А ты чего подкрадывался-то? Искал меня? Что-то случилось?