Юлия Григорьева - Провидица

Вновь пуститься в погоню Гален не мог, теперь ему предстояло дождаться подхода своего войска, и лишь тогда он мог двинуться дальше. И хоть желание догнать короля и его рать было велико, но знание, что ему придется толкнуть своих людей в бой с превосходящим их войском, сдержало порыв, и князь набрался терпения.

— Милости Святых, господин, — посланник Верховного отца-служителя уже ждал его.

— И вам милости, отец, — кивнул ему Корвель. — В добром ли здравии, наш Верховный служитель?

— В добрейшем, — склонил голову посланник, — и шлет вам свое благословение и пожелание скорейшего окончания этой освободительной войны от слуги Нечистого.

— Передайте Верховному отцу мою благодарность, — произнес князь, садясь за стол. — Потрапезничайте со мной, отец.

Он широким жестом указал на стол, но посланник вежливо отказался и передал свиток. Корвель сломал печать и раскрыл послание. Верховный отец-служитель распылялся в славословии, поздравлял с успешным взятием главного города Валимара и предлагал провести коронацию уже сейчас, объявив Сеймунда преступником. Гален усмехнулся.

— Спешит Верховный, — произнес он вслух. — Нет, я не стану уподобляться Тарвалю. Как только жизнь покинет его тело, и состоится Большой Совет, тогда я взойду по ступеням Первого Дома Святых. Все должно быть законно, не нарушая правил. Так мы избежим будущих волнений.

Посланник склонил голову, признавая правоту князя. Впрочем, кто он такой, чтобы вмешиваться в беседу Верховного и будущего короля? Написав ответ, князь вручил посланнику свиток и, дождавшись, когда за ним закроется дверь, приступил к вечерней трапезе. Времени это заняло мало, все та же усталость и переживания не прибавляли аппетита. Хотелось скорей покончить с делами и вернуться на ложе, чтобы провалиться в сон, вдыхая слабый запах цветов, напоминавший, что обитательница покоев жила здесь еще совсем недавно.

Лассы собрались в большом тронном зале, туда же прошел и князь. Он неспешно двинулся между рядов склонившей головы знати, поднялся по ступеням на возвышение, где стоял трон, но не сел в него. Это кресло пока не принадлежало князю и занимать его было преждевременно. Перед возвышением стоял отец Бальдур со Священной Книгой Святых в одной руке, и золотым кругом в другой.

— Можно приступать, — произнес Корвель.

Служитель открыл книгу и кивнул благородным лассам. Немного помявшись, вперед вышел первый. Он встал на одно колено, положил руку на раскрытые страницы Священной Книги и произнес клятву верности, повторяя ее слово в слово за отцом Бальдуром. Остальные невольно переглянулись, слова клятвы были новыми. Она напоминала старую вассальную присягу, но все-таки форма была изменена. Теперь они присягали не хозяину удела, которым вскоре должен был стать Гален Корвель, клятва давалась единому властителю Валимара, до вступления на трон, но имевшая силу и после. И наказание за клятвоотступничество теперь была не только кара Святых, но казнь и лишение дворянского звания у всего рода, как и отъем имущества. Однако деваться было некуда, и собравшиеся лассы, сменяя один другого, вставали на колени и клялись Галену Корвелю в вечной преданности.

Подобный ритуал прошли уже все, кто склонился перед князем, вольно или невольно. Гудваль, сейчас стоявший во главе рати Корвеля и имевший грамоту, утверждавшую его в правах доверенного князя, так же продолжал опутывать клятвами сдавшихся лассов и их воинов.

— Наконец-то, — выдохнул отец Бальдур, когда последний ласс проговорил последние слова обета верности, приложился губами к знаку Святых и покинул тронный зал. — Сейчас бы испить кубок доброго хмельного напитка, — с намеком произнес служитель.

— Терпи, — ответил ему князь. — Когда все будет окончено, удалишься от людей и предашься греху возлияния. Сейчас же мне ненужно, чтобы мой служитель ползал по дворцу на карачках и лапал женщин за коленки.

— Напраслину возводишь на безвинную голову, — оскорбился отец Бальдур, захлопывая Книгу. — Святые будут недовольны жестокосердием…

— Святые будут недовольны, когда их служитель начнет орать дурным голосом: «Покайтесь!», — отчеканил Гален и сошел вниз. — Не зли меня, Бальдур.

— Как пожелает мой господин, — тяжко вздохнул служитель. — Однако же…

— Святые говорят устами своего избранника, — подмигнул ему Корвель и направился к дверям.

— Научил на свою голову, — проворчал Бальдур и последовал за князем, продолжая бурчать. — Больше ни одной умной мысли не выскажу, дабы они после против меня же не обернулись. Пошлите, Святые, мне кротости и смирения, ибо обижен я злонамеренно и не по праву, а лишь по недомыслию и несправедливому оговору…

— Отец, не ворчи. Как все закончится, я тебе бочку лучшего напитка подарю, — усмехнулся Корвель, первым покидая тронный зал.

— Только на это и уповаю, — возвел глаза к потолку страдалец и тяжко вздохнул.

Князь, велев беспокоить себя лишь в случае крайней надобности, вошел в покои и прямиком направился в умывальню, где уже не в первый раз сменили остывшую воду. Он разделся и лег в купель, изо всех сил отгоняя мысли о Кати, волновавшие не только душу, но и тело. Гален закрыл глаза и не заметил, как задремал. Ему снились ласковые руки лаиссы, гладившие его волосы, скользившие по плечам, спускавшиеся на широкую грудь…

— Воробышек, — улыбнулся князь и ответил на жаркий поцелуй.

Сон оказался жарким настолько, что тело, изголодавшееся по женской ласке, живо откликнулось на него. Тихий женский стон ласкал слух, и Гален с обожанием смотрел на личико лаиссы, еще более прекрасное в охватившей девушку страсти. Мужчина с упоением ласкал девичье тело, нависшее над ним, и наваждение сна ярко рисовало ему аромат цветов и прерывистое дыхание, обжигавшее его шею.

— Гален, — простонала Кати, оседлав его бедра, и ладони Корвеля осторожно обхватили талию девушки.

Он устремился ей навстречу и глухо застонал. Имя лаиссы Альвран сорвалось с приоткрытых уст князя… И с последним движением его бедер сон отпустил мужчину. Он распахнул глаза и вскрикнул, встретившись со взглядом карих глаз черноволосой женщины, сидевшей на нем.

— За каким Нечистым, — хрипло спросил Гален, глядя на знакомое лицо одной из королевских жемчужин.

Женщина потянулась к нему, радостно улыбаясь.

— Я так тосковала по тебе, добрый господин, — произнесла она и охнула, когда широкая ладонь уперлась ей в грудь. — Господин?

— Уйди, — глухо ответил Корвель.

— Мой господин, это же я, ваша ласковая Лорна, — сказала она, с мольбой протягивая руки. — Я так горевала, когда король сказал, что вас казнят…

— Прочь! — заорал князь. — Пошла прочь! Барт!!!

Даги ворвался в умывальню, когда господин уже выбрался из широкой купели, у ног его застыла плачущая обнаженная женщина, но лицо князя искажала ярость, а не наслаждение.