Александра Мурри - Трофеи берсерков (СИ)

Если серьезно, то Райнис неплохой оборотень, просто он легко поддается чужому влиянию. К тому же молодость требует свое, инстинкты и гормоны срывают контроль настолько, что и так в не очень то хорошо соображающей голове остается одна единственная мысль — хочу самку. А как найти себе ее, хотя бы временную, если он не самый умный, не самый сильный и даже не очень красивый? Да еще и конкуренция между самцами совсем не хилая, можно даже сказать, конкуренция не на жизнь, а на смерть. Молодой, неопытный и в тоже время испорченный, с искаженной шкалой приоритетов, оборотень.

Поэтому Райниса можно понять. И Ада его понимала, в какой‑то степени, но это нисколько не уменьшало испытываемого ею негатива к нему и той компании, к которой он принадлежал.

На заданный уверенным тоном вопрос никто не ответил и после непродолжительного молчания Райнис почувствовал себя чуточку неудобно. Маска самоуверенного самца дала мелкую, но заметную трещинку.

— Двигайтесь, нам еще два сундука поставить нужно. — Вставший рядом с Райнисом Матис подвинул того плечом и даже не обратил внимания, что этим жестом окончательно разрушил создаваемый Райнисом образ. Указал тому на место в иерархии воинов.

И молодой оборотень подчинился, не вспылил, не двинул плечом в ответ, а стерпел и отступил. Ему нечего противопоставить, он слабее и физически и морально.

Три девушки, не сговариваясь, придерживались одной линии поведения — меньше говорить и болше слушать. Лишнее внимание оборотней значит и большую опасность.

Они молча выполнили приказ и наблюдали за погрузкой сидя в ряд у боковой стены. Лишь быстрые, но красноречивые переглядывания говорили об истинном отношении девушек к ситуации и самим воинам. И отношение это было далеко от восхищения.

В выразительных переглядываниях участвовала и Ада, чему она сначала сильно удивилась. Впервые поймав хитрющий взгляд Нессы, Ада не поняла к чему, про что и для чего он. Подумала, что что‑то не так с ней самой. Но потом и она вошла во вкус такого вида общения. Приятно иметь что‑то общее на троих.

Матис постоянно задевал Аду и уверенно ухмылялся. Как он только не навернулся, таская сундуки и не смотря при этом себе под ноги. Когда они с Райнисом пристраивали поклажу в тесной повозке, он так прижимался к девушке, что та, и без того распластанная по стеночке, была вынуждена протиснуться на улицу.

Сестры последовали за ней, потому что Райнис незамедлил начать подражать старшему и более опытному в делах соблазнения другу. Он оттоптал девушкам ноги, проходя мимо в считанных сантиметрах повернул голову и чуть не попал своим длинным острым носом Нессе в глаз. Потянулся даже поцеловать девушку, как бы в шутку.

Определенно, гораздо более безопасно держаться от этих охранников на расстоянии.

Уходя, Матис взял ладонь Ады, сжатую в кулак, и нежно, по его меркам, пожал. Короткие ногти девушки впились в ее же ладонь причиняя боль.

— Со мной лучше по хорошему, Мышка, — тихо и мягко прошептал ей на ухо, наклонился и удерживая Аду рядом, провел носом по ее шее. — Насколько невзрачна ты сама, настолько изумителен твой запах… моя упрямая Мышка.

Девушка застыла, ей было противно это прикосновение и дыхание Матиса на своей шее. Она не могла двинуться, сжатая его руками как тисками. Но то, что он ее держал, даже лучше. Иначе она бы показала свою слабость и убежала, просто сорвалась с места и побежала поджав хвост куда глаза глядят. А бежать от охотящегося хищника ни в коем случае нельзя.

Она непозволительно расслабилась, когда сидела вместе с девченками, окунулась в заветные воспоминания. Ей было хорошо, она забыла бояться, и поэтому не была готова дать отпор Матису. Как мало оказывается нужно хорошего, чтобы забыть о плохом.

Ада замерла статуей, только дрожь страха и омерзения прошла по спине. Оборотень счел такую реакцию для себя удовлетворительной и еще раз сжав до боли Адину руку, развернулся и стремительно пошел к лошадям. Райнис, как привязанный, поплелся за ним.

Отряд был уже готов продолжать путь. Генрис давал последние указания присоединившимся к отряду воинам, а остальные лисы, жители деревни, смотреть и провожать обоз не стали. Их ждали свои повседневные нерадостные заботы, которые за них никто не выполнит.

Несса подошла к Аде и взяла в свои руки ее судорожно сжатый кулак. Погладила и распрямила пальцы. В первое мгновение, еще провожая стеклянным взглядом широкую спину Матиса, Ада инстинктивно дернулась. Хотела выдернуть руку, но встретилась глазами с расстроенным взглядом Лисички и оставила свою руку в ее. Ханна подошла к Аде с другой стороны, выражение ее лица было злым.

— Это что сейчас было?! — прошипела.

Ада кинула на нее мрачный взгляд и увидела искренний гнев и недоумение. Посмотрела снова на Лисичку, та все еще держала Аду за поврежденную ладонь и также смотрела с непониманием во взгляде.

— Вы что, не понимаете? Вы где вообще живете, на этой земле?

— На этой, на этой. Ты не отвиливай от ответа. — Несса потянула Аду обратно в фургон, потяжелевший еще на два сундука с золотом. — Что этому рыжему от тебя надо?

Сестры деловито поправляли разбросанные Матисом и Райнисом матрасы. Соорудили относительно удобные сидения и сели по краям, приглашая Аду в середину между ними.

Они действительно ничего не понимали, две совершеннолетние сестры, выросшие, как выяснилось, все‑таки на этой земле.

Ханна и Несса с любопытством ждали разъяснений Ады, а та растерялась. Не понимала, как сестры могли не понимать, не знать. И не хотела ничего объяснять, было неприятно. Как будто она их вымажет чем‑то грязным, дурно пахнущим. Чем‑то, что никогда не отмоется.

— Вы сами все увидите. — Ада, правда, надеялась на обратное, но прекрасно понимала, что это пустые надежды.

— Поделись с нами. — Несса не привыкла легко сдаваться. — Я тебе вторую печенюшку отдам, хочешь?

Ада беспомощно огляделась. И зачем им все это? Чужие проблемы, когда и собственных достаточно?

— Расскажите лучше о себе? — последняя, судя по скептичным лицам сестер, не очень удачная, попытка увильнуть от ответа.

Она глубоко и прерывисто вздохнула, начать всегда самое сложное.

— В клане рысей меня… Они хотели… — трудно говорить о своей жизни. Ада никогда и ни с кем не обсуждала свои дела. И начинать это делать было странно, страшно, слова ускользали и не складывались в фразы. Ей одновременно и хотелось, и не хотелось делиться этим.

Сестры молчали и внимательно слушали, не торопя, но и не отступая в своем желании услышать правду. И в такой внимательной и доброжелательной тишине, в полумраке фургона, проще начать произносить проблемы вслух и признаваться в страхах. Если Ада когда и собралась бы кому‑либо поведать о себе, то сейчас наилучший момент. И наилучшие слушатели.