Ольга Онойко - Люди Весны

— Как твоё имя, цаниец? — ровно спросил он.

— Корден Ниш, иннайта.

— Знаешь ли ты, кто я?

— Знаю, Ториян Арга Двуконный.

— Знаешь ли, зачем ты здесь?

— Меня проклянут и казнят, — сказал Корден Ниш, — потому что я убил Фрагу.

Арга помолчал.

— Что ты сам думаешь об этом деянии?

Старик поднял голову. Из черт его ушло выражение безразличной покорности, взгляд стал яснее и твёрже.

— Весь мир почитал Фрагу Непобедимого, — сказал он, — и Цания почитала. Он разбил Чёрную Коллегию и сверг Железную Деву, которая грозила нам всем. Я сожалею о том, что убил такого великого человека. Но я сделал бы это ещё раз. Я защищал Цанию.

— Цанийцы выдали тебя, — сказал Эрлиак.

— Он должен заплатить жизнью, — сказала Мирай. — Прикажи повесить его на стене.

— О чём вы? — тихо проговорил Арга. — Этот человек никого не предал. Он не преступал закона. Он выполнял свой долг.

Арга встал и подошёл к старику. Помог ему подняться.

— Будешь ли ты мстить, Корден?

Тот покачал головой.

— Я убил Даяна Фрагу. Не думаю, что сумею совершить лучшую месть.

— Сколько тебе лет?

— Шестьдесят.

Арга удивился. Он ожидал, что старику семьдесят или восемьдесят. Он плохо разбирался в возрасте невесенних.

— Фраге исполнилось сто двадцать, — сказал он. — И он был моложе тебя.

— Я видел. Он дрался как зверь.

— Таковы дары Фадарай, — продолжал Арга. — Мы выступили в поход ради того, чтобы эти дары принадлежали не только нам. Понимаешь?

— Понимаю, человек Весны. Я защищал Цанию.

Арга кивнул.

— Отпустите его с почестями, — велел он. — Пусть все знают, что он был отпущен с почестями. Ясно?

Ноздри Мирай раздулись от гнева. Глаза Эрлиака весело блеснули, он поторопился согнать с лица улыбку. Молодые воины уставились на Аргу с изумлением.

— Арга… — начала Мирай и умолкла. Арга посмотрел на неё, но ему не пришлось ничего объяснять. Понимание осветило её черты. Она коротко поклонилась Арге.

— Мирай, — попросил Арга, — проследи за тем, чтобы инн Корден не терпел обиды. Позже я узнаю, как у него дела.

— Я услышала.

Мирай увела старика. За ней ушли остальные, переглядываясь и отрывисто переговариваясь между собой. Арга не различал слов, но слышал достаточно: кто недоумевал, кто был рассержен. Были и те, в чьих голосах звучало восхищение. Эрлиак проводил их взглядом и осенил себя знаком цветка. Он хотел что–то сказать, но заметил, как Арга смотрит на приоткрытую дверь и промолчал. Поразмыслив и выждав время, он заговорил с нарочитой беспечностью:

— Подумать только, а ведь я пришёл совсем с другими новостями.

— Да?

— Ночи становятся всё холоднее, — сказал Эрлиак. — Вода в Милефрай стынет. Скоро станет слишком зябко для празднества под открытым небом. А все мы знаем, что славить Фадарай под крышей — совсем не то.

— Праздник! — Арга невольно ухмыльнулся. — Я совсем забыл.

— А я — нет, — Эрлиак легко дотронулся до его плеча. — Шатры ставят на реке выше по течению. Цанийцы нам не помешают. Сегодня вечером начнётся. Пока светло, будет скучно… как обычно. А когда смеркнется, зажгутся костры. Приходи, Арга.

— Кто останется в городе?

Не то что бы Арга всерьёз опасался мятежа, но оставлять только что захваченный город без присмотра? Досточтимый Крадон поперхнулся бы от такого… Эрлиак засмеялся.

— Разве это впервые? Два дня комендантом пробудет Зентар. Он справится. В страже остаются Воспринятые и наёмники. И несколько весенних — те, кто оплакивает близких. Их сердца не хотят праздника.

— Вот он, — пробурчал Арга, — тот час, когда наёмники нам пригодились. Однако же, Эрлиак, приказы об этом должен был отдать я.

— Нынче у тебя выдался первый час отдыха, — откликнулся священник, — и то нас отвлекли дела. Арга, празднество Фадарай — вопрос духовный, так что я взял на себя труд отдать распоряжения. Должен сказать, что мне вовсе не пришлось ничего приказывать. Все и без меня знали, чем заняться.

— Хорошо, — согласился Арга. — Тогда я встречу тебя на празднестве. Придётся поторопиться! Сегодня меня ждут ещё дела. Не хочу, чтобы они помешали мне отдаться Пресветлой.

Эрлиак удалился. Некоторое время Арга ещё просидел у камина, чутко прислушиваясь. Потом поднялся и неторопливо пошёл к дверям в кухонное крыло. За ними тотчас затопотали лёгкие ноги, зашуршали юбки. Арга кинулся бегом, ударом распахнул створки, влетел в коридор и поймал за рукав пухлую служанку средних лет. Та испуганно айкнула, нечаянно принялась вырываться, испугалась ещё больше и уставилась на Аргу широко распахнутыми глазами, в которых уже закипали слёзы. «Такая–то мне и нужна! — подумалось Арге. — Такие мэны всегда знают, кто и что».

— Не бойся! — сказал он. — Я не сержусь. Как тебя зовут?

Служанка не сразу смогла заговорить. Губы у неё тряслись. Арга отпустил её, и она принялась дрожащими руками поправлять чепец. Это дело её успокоило. Когда чепец сел безукоризненно, она выдохнула, вдохнула и выговорила наконец:

— Фиднеризи, иннайта. Я старшая посудомойка. Фидна.

— Хорошо. Фиднай, я хочу, чтобы ты мне кое–что рассказала.

— Инн… — пробормотала она, — иннайта?..

— Тот человек, — сказал Арга, — в запертой комнате рядом с моими покоями. Расскажи мне о нём.

— Я? — изумилась она.

— Да.

— Тебе?

— Мне. Что о нём знаешь ты? Что говорят слуги?

Фидна опустила взгляд и скомкала в пальцах передник.

— Но, иннайта… — начала она, — разве он не твой?..

— Кто?

— Пленник… Говорят, он страшный колдун. Он… правда страшный. С этими глазами… Все девушки боялись носить ему еду. Пришлось упросить инн Верана, теперь он носит. Но…

— Отлично, — одобрил Арга, — рассказывай дальше.

— Инн Веран — он шорный мастер, но мастерская сгорела, он к иннайте Банширу рабочим нанялся, теперь копит, чтобы её отстроить… К другим–то шорникам наниматься не хочет, гордый больно, все они, говорит, косорукие. Ой, простите… Вот он еду носит и воду для умывания. Но…

— Дальше.

Фидна робко посмотрела на Аргу.

— Он говорит… инн Веран говорит, это всё зря, не надо ничего носить. Ругает нас, мы ему работать мешаем. Каждый раз упрашивать его приходится. Мы уже думали, и не будем больше упрашивать.

— Почему — не надо?

— Так он же колдун, — объяснила Фидна. — Он не ест, не пьёт и не спит. Ему не надо.

Зубы Арги сжались. Он медленно кивнул.

— Оттого ещё страшнее, — прибавила Фидна. Чуть осмелев, она зачастила: — Правильных–то магов мы повидали. Люди как люди. Разве только один магистр Элоссиан был страшный, но не такой. Он шёл — и как сверкание какое от него распространялось. Будто мостовая серебряной становилась. Или вот ваша Драконье Око. Я‑то под крышей живу, из каморки–то своей видела, как она летела. Прекрасная вся, сил нет. И страшная. Но не такая.