Александр Зорич - Ты победил

Строить какие-либо предположения было бессмысленно. Ойфа, за спиной которого с мечами наголо выстроились в четыре шеренги готовые ко всему «лососи», решил предоставить первое слово непрошенным гостям. В конце концов, не он ведь приплыл в Сим-Наирн на корабле, способном разнести в прах по меньшей мере половину города! Этот аютский посланец своего подавляющего превосходства отнюдь не скрывал – восемь «молний Аюта» задиристо сверкали чистейшей серебряной бронзой в огнебойных отворах длинной кормовой настройки.

Тэн отвесил Ойфе глубокий поклон и срывающимся голосом, в котором сквозило старательно скрываемое, но все же вполне ощутимое волнение, сказал:

– Привет вам, милостивый гиазир тайный советник! На Медовом Берегу произошли события, представляющие исключительную опасность для Князя и Истины. В подтверждение моих слов примите от меня вот это.

С этими словами Тэн окс Найра протянул Ойфе прямоугольную металлическую пластину. «Эгин, аррум Опоры Вещей», – прочел Ойфа, профессионально отметив, что ни одна голубая искорка не озарила Сорока Отметин Огня. Ойфа поднял на Тэна и его спутниц изумленный взор.

Той ночью у Детей Пчелы появилась матушка, а у Большой Пчелы – сестрица.

Пока Эгин спал, а Кух жадно втягивал ноздрями воздух родных кедров, старейшины признали барыню Хену новой Сестрой Большой Пчелы и воцарили ее над собою.

Усталость Эгина была настолько велика, что он не слышал, как при свете луны свершались обряды, пелись песни и било ключом всеобщее непритязательное веселье. Утром же он застал горцев обновленными, праздничными и сытыми.

Кух принес ему завтрак прямо на ложе и Эгин с тоской вспомнил те славные времена, когда его покойный слуга, всю свою жизнь очень умело прикидывавшийся глухонемым, делал это каждое утро. После плотного завтрака чиновник Атен окс Гонаут отправлялся в фехтовальный зал, а оттуда на службу. Но не в Иноземный Дом, а в Свод Равновесия… Да, глядя на то, как солнечный свет протискивается между ветвей, образующих крышу его нового жилища за многие сотни лиг от Пиннарина, Эгин подумал о том, что Свод Равновесия для него сейчас не более реален, чем легендарный остров эверонотов или, если угодно, Святая Земля Грем. Только медальон Лагхи Коалары, орешек с неведомым, но наверняка драгоценнейшим ядром внутри, возвращает к привычным реалиям офицерского бытия, достаточно ощупать его… ощупать его…

Медальона на шее не было.

– Да где это видано, чтобы пчелы воровали! – заревел Эгин, вмиг вскакивая на ноги и кляня себя за то, что не прислушался к предостережению Куха касательно нравов горцев.

– Где медальон, что висел у меня на шее? – Эгин смотрел на горца, не мигая, словно змея на мышь, и весь его вид свидетельствовал о его намерении вымотать душу из раба, чтобы убедиться в том, что это воровство не его рук дело.

– Гиазира мне не верить? – испуганный Кух отшатнулся в угол и смотрел оттуда, словно затравленная зверушка.

Эгин не отвечал. Он смотрел в глубь черных, как угли, глаз Куха. Неужели он решил показать своим соплеменникам свою доблесть таким вот негодным образом? Неужели он ставит под угрозу провала задание, выполнения которого требует от него сам гнорр? Неужели его низость находится в гармонии со способностью говорить по-варански? Но нет, очень скоро Эгин убедился в том, что его подозрения не имеют под собой оснований. Лицо Куха было испуганным, но безмятежным. Ни один мускул не свидетельствовал в пользу его вины. Страх, но не вина – вот что было написано в глазах горца. Кух не вор.

– Я тебе верю, – довольно прохладно начал Эгин. – Но ведь ты сам говоришь все время – «мой народа», «мой народа». Если у твоего народа обычай хватать все, что плохо лежит, а ты – сын «своего народа», значит ты тоже, может быть, не против взять мой медальон на время. Для доблести.

Логика в этом была. Но, убедившись в невиновности Куха, Эгин почувствовал, что со всей своей логикой впадает в отъявленное, жестокое скотство. Во-первых, «просвещенная» логика отнюдь не присуща Куху и плохо им понимается. Подозревать Куха так же низко, как бить ребенка, не понимающего, в чем его оплошность. А, во-вторых, золотые принципы Свода «не верь никому и ничему, кроме своего начальника», «в первую очередь подозревай друзей» и «чем хуже думаешь о человеке, тем более правым окажешься» вне пределов, вне стен Свода звучали так подло, как только вообще могут звучать слова, слетевшие с человеческих уст.

– Я не сына четыре года уже. Совсем не сына стал, когда ты сказал, что ты мой учитель и учить меня быть с мечом. Я теперь как сына тебе.

– Ты же говорил, раб? – спросил Эгин, смягчаясь.

– И раб тоже, – подтвердил Кух. – Поэтому я найду этого вора.

Так начались поиски медальона.

Эгин вышел из хижины и в сопровождении Куха направился в сердце деревни. Туда, где в центре большой поляны еще дымило кострище вчерашнего празднества. Вокруг него еще спали вповалку некоторые из Детей Пчелы. «Где-то здесь и вор дрыхнет, а с виду – все невинны, словно младенцы».

Но Хены нигде не было.

– Сестра Большой Пчелы отдыхать в своем гнезде! – перевел для Эгина Кух сказанное низеньким седобородым мужчиной. Не старым. Не подростком. Мужчиной?

– А что, мужчины уже вернулись? – спросил Эгин, чья зрительная память никак не желала признать седобородого. Кажется, вчера его не было в толпе, тискавшей мамашу Лормы. Да и что это за три меча при нем – два за спиной и один на поясе? Кажется, вчера все присутствующие были нарочито безоружны.

«Три меча, какая дичь! Он что – третий ногой будет держать?!» – мысленно возопил Эгин.

– Конечно вернуться, – отвечал Кух. – Разве гиазира не заметила?

– Нет, – честно признался Эгин, не боясь уронить авторитет аррума в глазах Куха. Плевать ему на этот авторитет аррума. А если Кух не отыщет медальон, то и плевать-то особенно будет не на что.

– Я пойти узнать про наше дело, а господина здесь меня ждать.

– Только я хочу посмотреть, жива ли наша Сестра Большой Пчелы. Ты меня сначала отведи, а там – приступай.

Где расположено гнездо, в котором теперь жила Хена, Кух прекрасно знал – в трех шагах от кострища.

Отпустив Куха, Эгин сел у ствола, оперевшись на него спиной, и стал ждать. Сомнений в том, что Хена там, у него не было. Храп, оглашавший окрестность, спутать с чьим-нибудь чужим не представлялось возможным. А потому Эгин сидел там и ждал, пока она пробудится. Потому что предпринимать что-нибудь, пока медальон не будет найден, и даже думать об этом было глупо. Зачем искать Прокаженного, если выяснится, что медальона нет?