Елена Малиновская - Поводок для волка

И опять Норберг едва заметно дернул щекой, должно быть недовольный тем, что Гортензия вздумала оставить официальный тон и перешла к более фамильярному общению.

— То есть вы собираетесь расторгнуть мирное соглашение, — без малейшего намека на вопрос протянул он.

— Нет, не собираемся. — Гортензия покачала головой. — Мы не желаем войны, хотя не сомневаемся в победе. Но любое противостояние ослабляет обе стороны. Это даст неоправданное преимущество прочим родам. К примеру, семейству Хейн, которое контролирует Хельон и северные границы Лейтона. Эти неотесанные грубые медведи давно намекают на то, что не отказались бы сменить климат на более теплый.

— Тогда чего же вы хотите? — прямо спросил Норберг.

— Подписания нового договора, в котором нашему роду отойдет вся южная часть Гроштера, — ответила Гортензия, и ее глаза зажглись жадным голубым пламенем. — Граница пусть проходит по Дворцовой площади. Это первое условие. А второе — ты отдаешь нам Алисандра.

Норберг задумчиво потер подбородок. Откинулся на спинку кресла, глядя на улыбающуюся Гортензию.

— Алисандр — мой отец, — прошелестел его голос.

— Он — убийца моей сестры, — парировала виера. — И должен понести кару за свой поступок. Я знаю, что ты лишил его второго облика. Ну что же, это слегка облегчит его участь. Оборотни выносливее людей. Могут дольше терпеть боль. А он умрет быстро. По крайней мере, быстрее, чем несчастная Изабелла.

Норберг не торопился с продолжением разговора. Он сидел и с демонстративным безразличием смотрел на женщину. Удивительное дело, но чем дольше длилась эта пауза, тем больше волновалась Гортензия. Ее прежде бесстрастное лицо то и дело искажалось быстрой злой гримасой. Губы кривились, переносицу разломила некрасивая глубокая морщина.

— Ну? — первой не выдержала она. — Ты согласен?

И при этом сорвалась даже не на крик — на противный высокий визг. Как будто кошке кто-то случайно наступил на хвост.

Ее спутник хмуро заворчал. Тяжело поднялся на ноги и подошел к ней. Ласково опустил широкую длань на плечо, и Гортензия опомнилась. На неполную минуту спрятала лицо в ладони, а когда вновь взглянула на Норберга — ничто в ее облике не напоминало о недавнем срыве.

— Прошу прощения, — пробормотала она уже спокойнее. — Нервы. Я слишком взбудоражена тем, что совсем скоро поквитаюсь с убийцей сестры. Столько лет я ждала этого момента…

— Я услышал вас, — невежливо оборвал ее Норберг и тоже встал. — А теперь прошу извинить меня, но подобные вопросы так сразу не решаются. Завтра вечером мы вновь вернемся к обсуждению этой темы.

— Ясно, — холодно проговорила Гортензия.

Ее голубые глаза потемнели. По всей видимости, она ожидала иного.

— Если вы желаете, можете остановиться в моем замке, — продолжил он. — Естественно, я гарантирую вам полную безопасность…

— Не стоит, — оборвала женщина. Покачала головой и продолжила уже мягче: — Мальчик мой, я не хочу утруждать и стеснять тебя. К тому же я соскучилась по Гроштеру. Я не была здесь так долго! С удовольствием прогуляюсь по его улицам. Приятно сознавать, что совсем скоро наш род вернется сюда на правах хозяев.

В глазах Норберга промелькнул алый всполох гнева. Но он ничего не сказал, лишь почтительно склонил голову, показывая, что принимает решение Гортензии.

Та еще несколько секунд смотрела на него, ожидая чего-то. Затем негромко рассмеялась и покинула зал настолько стремительной походкой, что казалось, будто вообще не касается пола.

За ней вышел и ее спутник. Несмотря на свою более чем внушительную комплекцию, он проделал это столь же бесшумно.

Фелан подождал, пока за гостями закроется дверь. После чего издал громкое презрительное фырканье и взял со стола предусмотрительно откупоренную бутылку вина, к которой, впрочем, никто так и не прикоснулся.

— Ну и фифа, — пробормотал он, сделав глоток прямо из горлышка и не утруждая себя поисками бокала. Небрежно промокнул губы рукавом рубашки и добавил с нескрываемым восхищением: — Нет, ты видел, что за фифа? Истинная тигрица!

— А ее спутник — истинный лев, — пробормотал Норберг.

Он смотрел поверх головы брата, явно прокручивая и прокручивая в уме прошедший разговор.

— Что ты намерен делать? — полюбопытствовал Фелан. Норберг удивленно глянул на него, и блондин торопливо добавил: — Я говорю про отца. Понятное дело, власть над Гроштером им нельзя отдавать ни в коем случае. Даже если они получат один дом, то вскоре заявят права на весь город. Как говорится, коготок увяз — всей птичке пропасть. Но если отдать Гортензии нашего отца, это подсластит горечь отказа.

— И ты готов пойти на это? — Норберг, неприятно пораженный предложением брата, высоко вскинул одну бровь.

— Я думаю, ты не станешь спорить с тем, что наш отец — та еще сволочь. — Фелан пожал плечами. — Я не буду плакать, если он умрет. В некотором смысле это будет даже проявлением милосердия. Ты лишил его второго облика. Нельзя придумать для оборотня наказания хуже.

— Между тем он не собирается умирать, — негромко возразил Норберг. — Я не могу сказать, что он счастлив и полностью доволен своей участью. Но он не сделал ни одной попытки самостоятельно отправиться на суд богов.

— Еще бы он это сделал! — Фелан неприятно хохотнул. — За порогом миров его ожидает веселенькая компания тех, кого он в свое время предал или жестоко убил. Понятное дело, наш отец всеми силами будет стараться отсрочить эту донельзя неприятную встречу.

— Вот именно, — обронил Норберг и устало опустился в кресло, из которого встал по завершении разговора с Гортензией.

Устало положил на стол локти, запустил пальцы в волосы и о чем-то глубоко задумался.

— Неужели тебе жалко его? — не унимался Фелан. Он опять отхлебнул вина. — Норберг, между нами, почему ты сам его не убил? Пока Алисандр жив, он всегда будет представлять опасность для твоей власти. Что скрывать очевидное, далеко не все хотят видеть тебя вожаком. У нашего отца осталось немало сторонников, которые пусть втайне, но мечтают о возвращении к прошлым временам. И это может стать огромной проблемой. Особенно сейчас, когда в город прибыла Гортензия со своей свитой.

Обхватившие голову пальцы Норберга дрогнули. Он внимательно слушал рассуждения брата.

— Ты слишком рьяно принялся наводить свои порядки, — продолжил барс, чуть осмелев от того, что брат не осадил его сразу. — Оборотни привыкли жить в свое удовольствие, не оглядываясь при этом на человеческие законы.

— Наш отец насиловал девушек, — глухо напомнил Норберг. — А потом, используя свой ментальный дар, заставлял их забывать об этом. И его так называемые сторонники недовольны прежде всего тем, что я запретил подобную охоту, во время которой и им зачастую перепадало немало развлечений.