Ясинский Анджей - Воспоминания участника В.О.В. Часть 3

Наша улица, на которой я жил, называлась имени Профинтерна. По ней в сторону переправ на Днестре, к Дубосарам и Бендерам часто двигались немецкие и румынские войска. Шли они то больши­ми колоннами, то небольшими группами. Иногда случалось так, что проезжие немцы по какой либо причине останавливались на день или два у жителей нашей улицы. Останавливаясь на ночлег, они бывали беспечны, и нисколько не заботились о безопасности собственной и сохранности имущества в машинах. Поставив машины возле дома или загнав их во двор, они оставляли в них без охраны все свое имуществе, а иногда и оружие. Потом весь вечер сидели за столом, пили вино, пели свои немецкие песни, спорили, и спать ложились как у себя дома, раздеваясь до нижнего белья. Никакой охраны или беспокойства за имущество на машинах не замечалось. Почему они были такими, трудно сказать. Про их беспечность жители рассуждали по-разному. Одни говорили, что такую смелость им придает уверенность в собственной силе. Другие в этом видели хорошее воспитание и веру в человеческую доброту. Третьи уверяли, что любому человеку, едущему с фронта, мирная тишина тыла покажется спокойным и безопасным раем, исключающим всякие опасности. Кто знает, кто говорил более правильно. Только и на фронте, почти на передовой, они были такими же беспечными и не слишком боялись опасных неожиданностей.

Зная подобные немецкие манеры, этим успешно пользовались наши партизаны и даже регулярные советские войска на фронте. Наши газеты иногда писали, как при ночной атаке или партизанском нападении перепуганные немцы выбегали из домов в нижнем белье, даже не успев одеться. Если на фронте они не боялись на ночь раздеваться как у себя дома, то в тылу они чувствовали себя, наверное, как на курорте. У нас же в Котовске никто ни в кого не стрелял, не было ни пьяных драк, и даже про воров никто у нас ничего не слышал. Проезжие немцы чувствовали себя, как на мирной туристической прогулке. Потому и спали по ночам более крепко, чем в других местах. Наши соседские мальчишки и юноши, жаждущие острых ощущений или каких-то мужественных подвигов войны, зная, что немцы беспробудно спят, лазили по машинам своих постояльцев с таким же бесстрашием, с каким подгулявшие гости спали в их квартирах.

Из машин забиралось все, что казалось интересным или нужным. Оружие брать боялись. Зато патронов брали вдоволь. Объяснить, зачем они были нужны мальчишкам, вряд ли кто мог. Наверное, брали, потому что мальчишками и думали, авось пригодятся. Им казалось, что они совершают смелое патриотическое дело, подвиг во имя Родины. В военное время, глядя со стороны, это и в самом деле могло выглядеть большой смелостью и патриотизмом. Ведь, если попадешься, то за такой проступок могли расстрелять. Шла война, могло быть и так. Но вряд ли мальчишеское озорство всерьез можно было считать за осознанное патриотическое действие. От безделья у них чесались руки и была мальчишеская тяга к приключениям. Мальчишкам хотелось сделать чего-нибудь героическое. Немцы, проснувшись утром, проказы мальчишек как будто не замечали. А если и догадывались, то по их пониманию, из-за мелочей не стоило волноваться и зря терять время. Обычно, хорошо выспавшись, заводили свои машины и, попрощавшись с хозяевами, уезжали. Прощаясь, говорили хозяйке дома:

- Матка, карашо, гут, спасиво, досфитанья, ауф вдерзеен, данке зер.

Тем и кончалось короткое знакомство с проезжими постояльцами немцами.

Однажды в зимнюю распутицу, по непролазной грязи по нашей улице проезжала небольшая воинская часть верхом на конях и на телегах. Солдаты были одеты в форму немецких пехотинцев, но разговаривали по-русски. Ехали казаки либо власовцы. Мы, трое парней, стояли возле своего дома и смотрели на проезжающих. Солдаты на повозках ехали в разных позах. Одни сидели, другие лежали. В конце некоторых повозок стояли русские пулеметы 'максим'. Кто-то определил, что это тачанки. Вид у казаков был угрюмый и все это воинство напоминало махновцев из кино. Дорога была разбита, было много выбо­ин и одна из таких тачанок застряла. Лошади хоть и старались, подгоняемые окриками и кнутами, но вытащить тачанку из колдобины не могли. Солдаты слезли с тачанки и стали помогать лошадям. Движение но дороге приостановилось. Мы подошли поближе. Едущие сзади разглядывали дома, людей. Курили, переругивались. Мы тоже разглядывали их, делали свои замечания. Неожиданно, один из сидящих на подводе, указывая на нас, громко сказал:

- Братцы, да это же жиды стоят, - и продолжал указывать на нас. Нас было трое парней, и все мы была не евреями. Мы были русские. Только на мне было пальто, которое до войны носил дядя Саша и жители котовских из евреев. Пальто было черного цвета и с бархатным воротником. Другой казак громко спросил:

- Где жиды? - и, увидев нас, стал разворачивать пулемет в нашу сторону. Нам было лучше уйти, и мы спрятались за углом дома. Было слышно, как они смеялись. Кто-то сказал со смехом:

- Ой, Петро, напугал же ты жидов. Теперь всю ночь не будут спать.

После этого случая, никому ничего не говоря, я пришел к себе домой и занялся в сарае слесарным ремеслом. В дощечки вбил гвозди, заточил их напильником и вечером незаметно поставил в грязь на проезжей части дороги. Это был своего рода ответ на грубую шутку злых людей, в данном случае, расплата с казаками. Вечером, в темноте на мои гвозди-ловушки наехала не казацкая лошадь, а немецкая автомашина. Машин ехало много. Дорога была узкая, разбитая, покрыта непролазной грязью. Объехать ее было невозможно, и вся колонна остановилась. Возникла пробка. В темноте началось неописуемое. Сигналили задние машины. В темноте бегали шофера, солдаты. Чего-то громко кричали, кого-то ругали. Послышались звонкие повелительные немецкие команды, какие можно слышать только у немцев. Машину быстро откатили на самый край обочины дороги. Движение сразу восстановилось. Гвоздь, проколовший колесо, наверное, так и застрял в покрышке вместе с дощечкой, а немцы сразу же догадались, в чем дело. В отместку за такое отношение к ним, они облили бензином ближайший к машине дом и зажгли его. Светло было, как днем. При свете горевшего дома немцы заменили колесо и уехали своей дорогой. Вокруг дома бегали мирные жители, спасали, выносили из горящего дома имущество. Им помогали соседи. Я стоял возле своего дома и все это видел. По поводу происшедшего во мне ежеминутно возникали противоположные чувства, боролись между собой, и я все время сомневался в правильности своего поступка. С одной стороны, радовался, что навредил немцам, с другой стороны, было жалко соседей, а они жили от нас через два дома.

На другой день по этому случаю было много разных разговоров. Поговорили, и вскоре все забыли. Появились новые события и новые разговоры.