Ясинский Анджей - Воспоминания участника В.О.В. Часть 3

Еще он сказал, чтобы выжить сегодня и продолжать жить завтра, надо правильно решать свои поступки. Так я и сделал. Внял мудрому совету старого еврея по имени Александр Кузьмич, по фамилии Васильев.

Остфронт по-немецки, а по-русски просто фронт, все более громыхая уверенными победами русских, быстро продвигался на запад. Бои шли уже на правобережье Украины. Было известно о Корсунь-Шевченковском окружении русскими нескольких дивизий немцев. Одесские газеты сообщали о победах русских и на других фронтах. Все это приводило в движение огромные массы людей, наверное, не только у нас в Котовске, но и по всей Европе. У нас же, в Котовске, были изменения местного значения, по которым мы могли судить о происходящих на фронте событиях. Например, через нашу станцию перестали ходить поезда с немцами-отпускниками на Львов. А я лишился гешефта т. е. торговли на местном базаре немецким солдатским барахлом. На выезде со станции в сторону Одессы немцы устроили огромный склад боеприпасов. Это метрах в трехстах от нашего дома. В два ряда стояли огромные штабеля снарядов и бомб. Прямо под открытым небом, никем не охраняемые, лежали тысячи бомб и снарядов. Вторая колея на Одессу была сплошь занята эшелонами, тоже со снарядами и запчастями. Далеко ходить я не мог, но километра за два от станции поезда стояли сплошной линией и им не было видно конца. А главное, удивляло то, что не было видно никакой охраны. Со стороны Раздельной в сторону Слободки шли воинские эшелоны с танками, пушками и солдатами. На платформе я впервые увидел огромный танк, у которого из башни выходило две большие пушки, как из корабельной башни. На вокзале кроме солдат проезжающих частей бродили немецкие дезертиры. Одни прохаживались с оружием, другие без оружия. Все чего-то высматривали. При виде немецких патрулей, быстро уходили с вокзала или прятались между поездами, чтобы их было не видно. В разговор они вступали охотно и рассказывали много такого, что настоящего русского удивляло и радовало. Может быть они сколько-то привирали, чтобы оправдаться, но все одинаково говорили, что у русских столько танков, что до этого они никогда не видели такого количества. Проезжие немцы, которые останавливались переночевать на квартире, вели разговоры, сильно не похожие на те, которые они вели прежде, когда у них были победы.

Однажды у нас остановилась компания из трех или четырех солдат. Выпив сухого молдавского вина, они повели разговор о своем послевоенном будущем и неудачах германских войск на фронтах сегодня. Теперь они уже не пели песни, как прежде. Один из них сказал, что если немцы проиграют войну и в Германию придут коммунисты, то он эмигрирует в Южную Америку. Другой немец солдат, обращаясь ко мне, сказал:

- Пускай едет, он наци. Я беспартийный немецкий интеллигент. Для меня в Германии найдется работа.

Третий сказал, что он строитель и после войны в Германии для него будет много работы. Потом кто-то сказал, что хоть бы скорее все закончилось. О каком-то секретном немецком оружии, которое немцы скоро применят и оно повернет войну в сторону немецкой победы. Они все засомневались. Таковы были разговоры немецких солдат в начале 1944 года. Саму Германию в то время бомбили день и ночь без пауз. Днем бомбили американцы, ночью англичане. Солдаты тревожно ждали писем с родины, жива ли семья. Они теперь не столько беспокоились за себя на фронте, сколько за свою семью на родине в Германии.

Однажды немец получил письмо в немецкой вокзальной комендатуре. Письмо было из дому. Радуясь, он вышел на перрон вокзала и стал читать. Радость от полученного письма сменилась на печаль. Немец вынул пистолет и выстрелил себе в висок. Тогда так бывало с немцами. Теперь немцев били, как говорят русские, 'и в хвост и в гриву'. Но, несмотря на все неудачи, они сражались стойко и умело. Когда фронт был еще далеко, то заботы гражданского населения и страхи были еще малозаметны. С приближением фронта они все более усиливались и стали очень заметны. Я не говорю о румынах, немцах или молдаванах, которые в большинстве собирались уходить шесте с немцами или румынами. Русско-украинское население, которое как-то служило у румын, тоже в страхе принимали свои меры. Торговцы закрывали свои ларьки или буфеты. Молодые красотки, которые работали в румынских ночных кабаре, как-то вдруг изменились в своей внешности. Если раньше они ходили разнаряженными, красивыми и походили на принцесс из сказки, то теперь, в одну ночь они превратились в рабоче-крестьянок. Без красивой одежды и косметики они ничем не отличались от нас всех, смертных. Потом их всех забрали и куда-то отправили. Наверное, в Сибирь, лес пилить.

У нас по соседству жил мужик лет за пятьдесят, по фамилии Гармидор. Был он стар, хвор, и работать не мог или не хотел. Но он одну из комнат в своем доме отдал под столовую. При входе в дом повесил объявление на румынском языке, тем и жил. Мы с мальчишками тоже иногда к нему заходили. Все было удивительно просто. Маленькая комната, несколько столов, у стенки на столе под стеклом стояли окорока, колбасы, вареные яйца и много разного вина. Все было не дорого и при желании и небольших деньгах можно было хорошо отдохнуть или провести время с друзьями. Таких столовых в Котовске было много. При подходе красных старик заволновался, он много раз приходил к нам и все спрашивал, что же ему теперь делать? Дядя Саша в тон ему охал, кряхтел по-стариковски и гово­рил:

- Ничего, как-нибудь обойдется. Ты же ничего против советов не сделал. Старым людям тоже надо было жить, вот немного и приторговывал. Чего в этом плохого?

Но старик все равно перед приходом красных куда-то исчез. Других таких как он, красные забрали. Торговля на базаре почти исчезла. Никто ничего не продавал и мы с дядей Сашей тоже стали безработными. Жить стали за счет тех запасов, которые у нас были. В Котовск прибыли формирования немцев, которые после их ухода, оставляли русским территорию с выжженной землей. Они уничтожали все, что могло как-то пригодиться русским. Взорвали на станции водонапорную башню, телеграфные столбы, и даже по отдельности каждую рельсу. Дней за несколько дней до окончательного ухода, они взорвали на станции склад с боеприпасами. Утром, когда я еще спал, раздался такой страшный грохот, от которого меня подбросило вверх вместе с кроватью. Казалось, движется дом. Я, не понимая, что происходит, попытался выпрыгнуть в окно. Его уже не было, оно выскочило внутрь дома. Только я вскочил на подоконник, как раздался второй страшный взрыв. Меня воздушной волной бросило внутрь дома. Но я все же выпрыгнул в окно. Там в наш огород, на крышу дома и вокруг поблизости падали целые, неразорвавшиеся снаряды, бомбы и крупные осколки от них.