Ясинский Анджей - Воспоминания участника В.О.В. Часть 3

Наверное, тогда никто хорошо себя не чувствовал. Всё взрослое и трудоспособное

население должно было работать в государственных учреждениях. Зарплата была очень маленькой, символичной. Кроме всего, в послерабочее время жители по несколько часов в день должны были работать на расчистке разрушенных зданий. Люди сравнивали жизнь при румынах и жизнь при советах, которых все очень ждали. Сравнивали немецких солдат, румын с советскими. Сравнивали солдатскую одежду, питание. Какие песни поют солдаты. Как пьют вино и как закусывают. Солдатскую мораль и их поведение. Сравнения были не в нашу пользу и контрастировали сильно. Люди задавали вопросы, как это может быть, чтобы с виду такие разнесчастные, замученные убогие советские солдаты могли побеждать немцев. И в самом деле, глядя на выбритого, чистенького немецкого солдата, его хорошо прилаженное оборудование и вооружение, цивильные вещи, невольно проникались к нему симпатией, хотя он и пришел, как завоеватель.

А молодые женщины и девушки влюблялись в немецких солдат. Наши советские солдаты в своих поношенных, плохо сидящих серых шинелишках, подпоясанных кирзовым ремешком, выглядели непривлекательно. Разбитая в долгих походах обувь и несуразные обмотки усиливали к ним жалость. Знающие себе цену девушки отворачивались от них. Солдаты же, в отместку за это, обзывали русских девушек обидным словом 'немецкие подстилки'. Питание на фронте и в прифронтовой полосе не везде было достаточным. Причин было много. Поэтому солдаты были вынуждены питание выпрашивать у населения. Те же, которые попрошайничать стеснялись, просто воровали или занимались мародерством. Это вызывало к ним и жалость и неприязнь даже у тех, кто сильно ждал их. Конечно, чаще всего это бывало в тяжелых условиях фронта, где сверху бомбят, либо идут проливные дожди, когда страшное бездорожье и нет подвоза. Когда каждый трудный солдатский шаг проходит рядом со смертью, а он все равно должен идти вперед под пули и снаряды, презирая смерть. Все это должно было находить понимание и вызывать чувство уважения к советскому солдату, а не чувство брезгливости. Но так уж устроена жизнь на земле. Любят богатых, сильных и красивых. Казалось бы, к трудным обстоятельствам русского солдата люди должны были относиться с пониманием. Советская армия, находясь в столь трудных условиях, выстояла, да еще победила, то и к солдату такой армии должны относиться с уважением. Всегда существовало мнение, что такая армия есть армия героев. Несмотря на все правильные человеческие умозаключения, голодный и раздетый герой не слишком внушает восхищение. При румынах население городка бегало на станцию, чтобы чего-нибудь приобрести, купить или выменять у проезжих немецких солдат. Теперь же, при советах, советские солдаты со станции сами бегали в ближайшие от станции дома что-либо раздобыть. Выторговать, выменять или, при удобном случае, просто украсть. Такое случалось не так уж и редко. В городе не было ни магазинов, ни продуктов. Население жило старыми запасами, оставшимися еще от румын. Население роптало. Между собой говорили: своих ждали, дождались, радуйтесь.

Мой еврейский друг по секрету говорил мне, что он очень ждал своих, советских, но теперь сильно разочарован в них. При румынах было лучше и он жалеет о них. Он сказал, что ни в одной стране мира нет такого безразличного отношения к своему населению, к своему народу. Если бы у него была возможность сбежать куда-нибудь, то он первый сбежал бы.

С установлением законной советской власти, начали действовать органы правопорядка и госбезопасности: МВД, НКВД и другие. Многие жители незаметно куда-то исчезли. Тех жителей, которые при румынах занимались крупным гешефтом, работали в румынских учреждениях или чем-то выделялся, всех забрали куда-то. Как по приказу население стало принимать внешний вид, похожий на пролетария, рабоче-крестьянского стандарта, покроя. Девушки, которые при румынах выглядели королевам, теперь старались походить на золушек. Так было спокойнее. У людей изменился внешний вид, речь, походка и тема разговоров.

Моего друга, Козака Михаила, тоже забрали в НКВД. Его жена Лида приходила ко мне домой и просила, чтобы я сходил туда. Просила замолвить за него доброе слово. Ведь он же не виноват, что был евреем и хотел выжить. Тем более, он мне тоже помогал, когда мне было трудно. Хоть я и не хотел идти туда, в НКВД, я их боялся, как черт ладана, но все же, что бы помочь другу, я согласился. Это учреждение работало по ночам и меня там приняли вечером, когда уже было темно. Я попал в кабинет, где за столом восседал офицер в чине капитана. Не знаю, за кого меня приняли, но разговаривали со мной вежливо. Я сказал, что я сосед Козака Михаила, и что я могу о нем рассказать больше, чем кто другой или даже больше, чем он сам о себе. Я рассказал все, что знал о моем друге, ответил на много вопросов и по тому, как офицер реагировал на наше собеседование, было понятно, что он тоже не думает, что Михаил в чем-то виноват и дело ведет по долгу службы. По-видимому, кто-то из бывших друзей или соседей написал на него донос, а следователь по долгу службы должен был принять к делу. Мишу дня через три отпустили домой. Однажды меня самого вызвали в НКВД по повестке. Меня спрашивали про людей, которые при румынах работали на них. Я сказал, что у румын работали только мужчины и тех, которые работали на них, уже забрали. Женщины при румынах больше сидели дома или торговали на базаре. Меня заставили написать автобиографию и отпустили домой. Больше меня не вызывали.

В течение месяца или полутора, как пришли красные, было несколько острых ситуаций, грозивших мне гибелью. Одна из них была такова. По домам ходили военные из комендатуры, они проверяли мужчин. Их интересовало, состоят ли мужчины в военкомате на учете. Нет ли таких, которые прячутся от призыва в армию. В соседском доме обнаружили парня лет девятнадцати, который не имел документов и в военкомате на учете не состоял. Его пригласили пройтись в комендатуру. Парень сопротивлялся и сказал, что у него под боком живет немецкий власовец-легионер и тоже прячется. Пришли к нам. Спросили, кто я такой и где сейчас нахожусь. Дома была тетя Маня. Она сказала, что это парень военнопленный, живет здесь давно и сейчас находится на работе на станции. Я действительно тогда работал в мастерской на железнодорожной станции рабочим. Патруль еще больше рассердился на моего соседа, обругал его по-разному и забрал с собой в комендатуру. Потом его к вечеру отпустили. Однако у меня тогда было везение, и все опасные случаи обошлись благополучно.

Скоро меня снова взяли в армию и я некоторое время, месяца полтора, служил в запасном полку. Каждый день маршировали. Пешком, на себе на плечах носили снаряды к Днестру к Дубоссарам. В часть приходили представители из воинских частей и отбирали себе то артиллеристов, то связистов. Однажды я попал на медкомиссию и меня комиссовали по прошлому ранению в руку. Дали статью 69б и отчислили из армии. Я взял документы и приехал домой в Фергану. Времени я зря терял. Приехав домой, сразу же поступил в мединститут. Своего стремления к какой либо профессии у меня не было. В августе в Фергану приехали одноклассники студенты на каникулы. Это были Мида Матейко и Сара Гуревич. Они учились в Москве в мединституте. Их рассуждения на тему выбора профессии исходили из сугубо практических житейских соображений. Они говорили, что врач - это древнейшая и благородная профессия, дающая возможность работать в любом месте на земле, где живут люди. Все люди болеют и нуждаются в докторах, будь то город, деревня, лес или пароход. Везде найдется работа. Я послушался их совета и поступил в Самаркандский мединститут.