Андрей Попов - Кукольный загробный мир

— Не ждите меня в ближайшее время.

Он даже не захотел выслушать ответ, сказав это не как повод для дискуссии, а в качестве данности, которую надо принять. И совершил первый шаг… Цепляясь руками за трещины да каменные уступы, он начал восхождение в неизвестность. Пугающая громада раскрашенной пятнами черноты нависла над его головой. Что он делает? Разум еще пытался вопить о здравомыслии, заглушая голос отчаянного духа. Но некая сила, облекшись в образ романтических приключений, звала этот дух за собой, тянула вверх, как магнит металлическую соринку. Хара, осторожно переставляя конечности, полз по чуть наклоненной стене, полз и слушал испуганные звуки мелких камушков, что срывались со скалы и кубарем катились вниз…

Тот-Кто-Из-Соломы беззаботно бегал по поляне, резво махая метелочками. Да, ему так и не придумали подходящего имени. Некоторые звали его просто Плетенкой. Кошастый гонялся за ним, но не как за добычей, а скорее как за подаренной игрушкой, иногда ложился рядом, помахивая хвостом. Плетенка пытался ухватиться за кисточку, венчающую хвост, но это ему ни разу еще не удалось. Вместо пальцев у него были лишь пучки соломы, поэтому все-все-все валилось из рук. Абсолютно все. Леафани, его создательница, научилась кое-как с ним общаться. И отсутствующий рот, как оказалось, для беседы совсем необязателен, на все случаи жизни достаточно нескольких примитивных эмоций. Кивок плетеной головой — значит «да», руки крестиком — «нет», если чучеленок вытянулся по стойке смирно — это восклицательный знак, включающий в себя все положительные эмоции или одобрение сказанного. Далее, если он изогнется вопросительным знаком — тут нечего и думать, это и есть вопросительный знак, какое-то недопонимание. Станет извиваться соломенной волной — сомневается в чем-то. А если три раза подпрыгнет на одном месте — это многоточие, в котором может заключаться любая мысль, даже философски глубокая.

Леафани подошла и погладила своего воспитанника по голове:

— Скажи-ка, Плетенка, тебе интересно с Лео?

— !

— Он тебя не обижает?

Руки крестиком.

— Хочешь прогуляться до тумана абстракций?

- ~.

— Не бойся, в нем еще никто не сгинул. Как-нибудь тебе покажу.

— …

— Да, ты немногословен, но как красноречив!

Появился Авилекс, он был задумчив больше обычного и, обращаясь к Ингустину, как-то излишне буднично произнес страшную фразу:

— Хариами наш с ума сошел.

Ингустин, мигом потеряв интерес ко всему на свете, поспешил переспросить:

— Ты имеешь в виду…

— Я имею в виду, он хочет узнать, что лежит за непреодолимыми скалами.

— Но это же безумие!

— А я как только что сказал?

Наступила пауза, сотканная из прозрачной тишины: кошастый прилег на траву, Тот-Кто-Из-Соломы непонимающе покосил голову набок, Ингустин задумчиво почесал висок. Его невзрачный опаловый взгляд, как всегда, не выражал ничего, умело маскируя все секреты души. Леафани фыркнула:

— Он всегда был чересчур любознательным и неугомонным. Наверняка и руку потерял из-за своей чрезмерной любознательности.

— Лефа! — Ингустин строго посмотрел на ее.

— Чего, «Лефа»? Предлагаешь карабкаться за ним?

— Она права, — звездочет сорвал травинку, покрутил ее меж пальцев, потом воткнул Тому-Кто-Из-Соломы вместо зеленой волосинки, но чучеленок сразу же смахнул неуместный подарок. Ави закончил свою мысль: — Увы, мы ничего не можем сделать.

Первым из скитальцев прибыл Ханниол, его сразу обступили, засыпали вопросами. Тот отвечал механически, не задумываясь, внезапно свалившаяся популярность сразу стала его раздражать. К тому же, в самой Сингулярности никаких серьезных перемен не наблюдалось. Да, на мраморной экспоненте заработали часы, и этому чуду можно было подивиться минут пять от силы. Авилекс скупо пожал ему руку, ничего особенного при этом не сказав. Хану и не нужно было ничего говорить, тем более лезть к нему с глупыми расспросами, он взволнованно выискивал взором Астемиду, а когда понял, что та даже не снизошла выйти его поприветствовать, стал мрачнее ночного неба. Увы, заразная болезнь, придуманная алхимиком в одном из его увеселительных опытов, так и не отступила.

— Хан! Приветик! Как ты?! Цел? Что видел? Расскажи! — Гемма подбежала, сияя своими малахитовыми глазами. Она готова была задать еще тысячу тысяч вопросов, если б Ханниол жестом ее не остановил, подумав: «с чего такой излишне живой интерес?.. ах, ну да… проклятый Гимземин!»

Вслух он коротко сказал совсем другое:

— Извини, я устал. Во всем заслуга Авилекса, мы лишь исполнители, ты же знаешь.

И он прямиком направился к хижине Астемиды, даже не подозревая, какое фатальное воздействие это произведет на шокированную Гемму. Асти в это время сидела возле зеркала, расплетая косу и улыбаясь своим мыслям. Наверняка думала о чем-то химерически несбыточном. В силу сложившегося этикета он редко бывал в гостях у девчонок и, зайдя внутрь, прежде всего посмотрел на часы с ходиками, как на некую диковину. Их мелодичное потикивание сразу разрядило эмоциональное напряжение и, казалось, располагало для задушевных бесед. Астемида мельком глянула в угол зеркала, поняла кто пришел, но так и не обернулась. Ее пальцы расплетали строптивую косу лишь для того, чтобы потом заплести ее вновь, более элегантно.

— А, это ты… — вот наконец подала голос.

Ханниол заговорил не сразу, из десятка бродивших в голове вопросов выбирая самый для него важный. Потом, к собственному удивлению, спросил совершенно не то, что собирался:

— Скажи, я тебя раздражаю?

Асти пожала плечами:

— Нет, все нормально, — ее не совсем естественный голос скрывал определенную недосказанность. — Последнее время ты стал излишне навязчив, это правда. У тебя какая-то неизвестная болезнь, ты все пытался мне это объяснить, я честно пыталась тебя понять… — она вытащила из волос несколько заколок и положила их на фигурный столик, — но единственное, что я поняла, так это то, что во всем виноват Гимземин. Так?

Хан сентиментально вздохнул, потом молча кивнул.

— Так с ним и разбирайся. Справедливо? Что он там изобрел?

Уже открывая дверь и собираясь уходить, Ханниол бесчувственно произнес:

— Яд для души.

Ему не дано было знать, что в это самое время Гемма чуть ли не ревела, стоя у своего осколка зеркала:

— Что со мной не так?! Что не так?! Что не так?! — она кричала на свое отражение, будто ожидая, что сейчас оно изменится в лице, вылезет из стекла и погладит ее по черной как смоль голове, утешительно сказав: «все так, подруга, все так…» — Почему он смотрит на нее, а не на меня? А может… может, мне такую же косу заплести? А?

Увы, это вряд ли осуществимая идея. Просто волосы короткие, две милые косички по бокам — разве этого недостаточно? Гемма тяжело дышала, сжимая и разжимая пластмассовые кулачки. Потом схватила табуретку и со злобой кинула ее в стенку. Испугавшись собственной глупой выходки, она укуталась в одеяло и просидела так целый час. Да, целый час рассматривала волнистые узоры на деревянном лакированном полу: узоры сходились, расходились, кое-где рвались и исчезали. В бессмысленности природного рисунка впервые почувствовалась гармония мертвого покоя…