Евгений Константинов - Факультет рыболовной магии

Железяка посмотрел на друга и вспомнил, как Тубуз, раскинувшись, лежал на песке. Он и сам очнулся на берегу в таком же положении, но, в отличие от приятеля, никаких снов не помнил. Зато сейчас он вспомнил об одной утерянной вещице, которую неплохо было бы вернуть.

– Пойдем, поможешь мне в одном деле, – оставив вопрос без ответа, попросил он друга.

– У меня уха скоро закипеть должна!

– А ты пока котелок с костра сними. Все равно ведь уху к столу лучше горячей подавать. Да ты не переживай, мы ненадолго…

Через несколько минут лекпины подошли к тому самому месту, где Железяка поймал первую форель, а потом экспериментировал с корабликами. Сейчас Железяка, прихвативший с собой собранный спиннинг, освободил от застежки блесну и вместо нее пристегнул за колечко Изымс. Потом нажал на ноже какую-то кнопку, и из него, сверкнув на солнце, вылезли врастопырку три металлических щупа с пяточками на концах.

– Что это? – удивился Тубуз. – Ты что делать собираешься?

– Это Изымс, а эти щупы – магниты, – ответил Алеф, закатывая штаны выше колен. – У меня вчера, где-то здесь зевник утонул. Может, получится примагнитить?

– Где утонул-то? – спросил приятель, вглядываясь в воду, которая по сравнению со вчерашним днем была намного прозрачней. И тут же схватил за рукав друга, собирающегося войти в воду: – Подожди-ка! Что это там такое?

– Где? – проследил за направлением пальца Железяка.

– Да вон, на дне сверкает!

– Не вижу!

– Дай-ка сюда. – Тубуз выхватил у приятеля спиннинг и, не дав тому опомниться, опустил Изымс в воду в полутора метрах от берега. – Есть, наик! – тут же воскликнул он и вытащил на поверхности Изымс с прилипшими к щупам зевником, блеснами и чем-то, еще.

– Не понял! – сказал Алеф. – А блесны-то как здесь очутились?

– Оборвал, наверное…

– Так я их на той стороне оборвал, а одну вообще… на середине реки… выплюнул, – вдруг вспомнил Железяка.

– А это откуда? – Тубуз освободил из зажима… обычную лекпиновскую подколенную косичку, правда, без всяких украшений. – Это не мое!

Тубуз перевел взгляд на ноги растерянного приятеля и в удивлении открыл рот. На том же самом месте, где и у него самого, у его друга отсутствовала косичка, зато была точно такая же татуировка.

И в это время из воды недалеко от берега появились маленькие переруслы. Их было шесть, и они, образовав круг, спиной друг к другу, взявшись за руки и на две трети приподнявшись из воды, плавно покачивая хвостами, кружились, словно водили вывернутый наизнанку хоровод. И хотя переруслы были как две капли воды похожи друг на друга, одну из них Алеф все-таки выделил.

– Иррья! – крикнул он.

Разорвав круг, одна перерусла выплыла чуть вперед, поднесла свои маленькие ручки к губам и, томно закатив глаза, послала Железяке воздушный поцелуй. И, несмотря на отделявшее их расстояние, губы лекпина вдруг стали влажными-влажными, будто его и в самом деле долго и страстно целовали.

А в следующее мгновение переруслы разом погрузились в воду, оставив на поверхности лишь легкую рябь.

– Эй, а мой спиннинг, мой подсачек и мои блесны кто вернет? – возопил Тубуз.

– А давай поспорим, что твои якобы потерянные вещички сейчас где-нибудь на берегу омута тебя дожи даются! – сказал Алеф.

Тубуз посмотрел на друга и, обронив: За костром следи!, со всех ног припустил вдоль берега вверх по течению. А Железяка присел на ближайший валун и, крутя в пальцах свою косичку, стал эпизод за эпизодом вспоминать все, что вытворяли с ним коварные переруслы…

Профессор юриспруденции факультета рыболовной магии Академии магических наук эльф Малач сидел за дубовым столом у себя дома в рабочем кабинете с плотно зашторенными окнами. Овальной формы стол казался очень массивным, его крышку-столешницу сплошь украшали дивные эльфийские узоры в виде листьев различных деревьев. Напротив Малача на краю стола возвышался письменный прибор чистого серебра в виде открывшего рот остроносого камнееда – мифической рыбы, которую пока никто в глаза не видел (ее появление в будущем было предсказано на одном из глобальных собраний профессоров факультета рыболовной магии много лет назад). Глаза камнееда, сделанные из рубинов, отражали свет настольной псевдокеросиновой лампы, в которой вместо горящей жидкости кружили множество огненных мотыльков. Отблески от крыльев этих мотыльков играли на стеклах многочисленных книжных шкафов, плясали по мягкому ворсистому ковру, в центре которого был вышит изящный рыбодракон, держащий в пасти лосося. Облаченный лишь в гладкий шелковый халат, профессор выглядел сильно озабоченным. Еще бы: во время экзаменов, которые закончились чуть меньше трех часов назад, пропал один из кандидатов в студиозы. Экзамены, безусловно, проходили не в кабинетных условиях, поступающие отроки на целые сутки остались наедине с природой, где им предстояло проявить мастерство в умении ловить рыбу и готовить из нее пищу.

Оказались среди кандидатов такие, кто справился с этой задачей на отлично – и наловил рыбы предостаточно, и приготовил из нее настоящие деликатесы; были и такие, кто так и не ушел от нуля, а значит, вернулся на финиш голодным и как минимум на год освобожденным от дальнейших хлопот по поступлению на факультет рыболовной магии; нашлись такие, которые подрались друг с другом из-за кажущегося им уловистого места на водоеме; кое-кто умудрился поломать или потерять снасти; двое серьезно пострадали: одна девушка сломала себе руку, другой – ошпарился опрокинутой на ноги кипящей ухой. И один лекпин бесследно исчез.

В связи с этим предположить можно было все что угодно. Несчастный мог утонуть, мог потеряться, мог просто сбежать, никого не предупредив. Но Малач чувствовал, что все не так просто, скорее всего, против лекпина было совершено умышленное преступление. На столе перед профессором лежал лист бумаги, на который он время от времени наносил каллиграфическим почерком эльфийские слова и символы. Орудием письма служило простое гусиное перо. Заостренный кончик пера Малач то и дело макал в рот мифического камнееда (где никогда не иссякали магические чернила), толстый же кончик постоянно испытывал на себе прочность эльфийский зубов, из-за чего успел потерять правильную овальную форму и укоротиться… Очередное макание пера в рот камнееда – и на бумаге появляется еще один загадочный символ в виде замысловато переплетенных тонких линий. Этот символ последний. Малач отбрасывает изуродованное перо и резко встает из-за стола, так что массивный стул падает на ковер. Эльф не обращает на это внимания. Он сосредоточен, что видно по нахмуренным бровям, изрезавшим лоб морщинам и взгляду голубых глаз, в которых, кажется, сверкают искорки, такие же, как и в глазах мифического остроносого камнееда. На ковер рядом со стулом летит сброшенный с плеч эльфа халат, а в руках его оказывается обнаженная шпага. Ею Малач начинает выделывать в воздухе пассы, кружа при этом по кабинету. Шаги его нешироки и неровны, они словно вырисовывают на ковре узорчатую линию. Если бы мы имели возможность сравнить эту линию с тем, что только что было написано эльфом на бумаге, то не увидели бы между ними ни капли разницы. Движения эльфа и его шпаги убыстряются, становятся почти неуловимыми глазу, и в то же время свет в лампе с мотыльками начинает меркнуть. Перед тем как совсем погаснуть, мотыльки ярко вспыхивают, после чего в комнате воцаряется темнота и… почти полная тишина. Слышно лишь жужжание, очень похожее на жужжание шмеля.