НИЭННАХ ИЛЛЕТ - ЧЕРНАЯ КНИГА АРДЫ

Заметил ли что-нибудь Ученик? Голос Учителя был по-прежнему спокоен, а от его слов на сердце у Гортхауэра потеплело. И захотелось просто сесть у ног Учителя, и смотреть ему в глаза, и слушать его – как в те времена, когда он не был еще Повелителем Воинов, а просто – восторженным молодым Майя, едва начинавшим постигать красоту и мудрость мира… Мелькор легко провел рукой по его волосам:

– Благодарю тебя, Ученик мой.

Майя не спросил – за что. Почему-то показалось – сейчас нужно молчать. И не думал он сейчас ни о чем – слишком хорошо и горько было – просто быть рядом. Правая рука Мелькора легла ему на плечо, а в левой мерцал звездой камень-память.

Потом Гортхауэр понял: Мелькор тогда отдал ему часть своей силы. И с этим камнем не расставался он больше никогда, носил его на груди, у сердца.

А тогда он только сказал чуть слышно:

– Я никогда не оставлю тебя.

Теперь он знал, что должно произойти. Война. Именно сейчас, когда Аст Ахэ немногое может противопоставить войску Валинора. Он-то знал, что было бы трудно выстоять, даже если бы против Севера объединились остатки королевств Нолдор. Знал это и Гортхауэр, потому использовал первую же возможность, чтобы уничтожить Гондолин. Эльфы говорят – никто из воинов Скрытого Королевства не покинул бы пределы Гондолина… Возможно; но кто мог сказать это с уверенностью? А несколько тысяч хорошо обученных воинов… Да, Гортхауэр показал себя опытным военачальником. И хорошо, что женщинам и детям была дана возможность уйти: нет их крови на руках Повелителя Воинов. Дошли, правда, вести, что в горах они наткнулись на банду Орков, и один из Балрогов был с ними… Вины Аст Ахэ в этом нет: о тайной тропе никто не знал, а Орки далеко не все подчиняется Северу. Эйно погиб… Насмешливый восторженный мальчишка – Эйно… Великий воитель Гондолина – Глорфиндел.

Без малого сорок лет – мир. Нолдор теперь на юге – как он хотел когда-то. Здесь остались – Люди. Те, что приходят ныне в Аст Ахэ, уже не рвутся в бой, как было раньше: эти мальчики не успели узнать, что такое война. Но не уйдут, если она начнется.

Война. Он знал это теперь, знал наверное.

«Я не оставлю тебя…»

«Ученик мой…»

Нет. Сейчас не об этом.

Он просил прислать к нему проводников – тех, что знают дорогу через Эред Луин. Пока они были здесь – отправил послания старейшинам Людей Востока и вождям Северных кланов. Это был приказ: все мирные жители – женщины, старики, дети – должны уйти из Белерианда на Восток. Молодые воины, конечно, будут рваться в бой. Но они тоже уйдут. Кто-то должен охранять беженцев. Вожди убедят их: это важнее. И все равно: слишком многие погибнут… Этого не избежать…

Арта предчувствует беду. Когда он вернулся после заключения в Валиноре, то увидел, как изменился лик мира. Острые заливы, трещины – как шрамы… Теперь будет страшнее. Валар в большинстве своем чужие Арте, до боли мира им дела нет – лишь бы уничтожить Врага. Чтобы и следа не осталось. Как тогда.

Ни забыть, ни простить себе он не мог. Память горячим комком стояла в горле, жгла грудь, красно-соленой густой болью стыла на губах – словно ему дали испить чашу горечи, чашу теплой крови…

Сейчас нельзя поддаваться чувствам: это мешает думать. А решать нужно быстрее.

Людей не будут преследовать. «Великим Валар – он усмехнулся холодно и страшно, – нужен только я».

Мелькор стиснул руки. «Гортхауэр. Ученик мой. Если он не уйдет – что тогда? Плен? Суд Валар?!»

Внезапно необыкновенно отчетливо он увидел, что сделают с ним, бессмертным Майя.

«Нет. Да нет же, нет!..»

И там, за гранью мира – ибо не будет мятежнику места в Арде – в нескончаемой агонии – не забыть ни на мгновенье – Гортхауэр будет обречен бесконечно умирать и возвращаться, чтобы снова умереть…

Как в этом же зале – беспомощный, полумертвый, в крови – лежал он – Ученик, Крылатая Ночь, – не в силах пошевелиться, не в силах сказать ни слова, и на заострившемся белом лице жили только глаза – подернутые дымкой страдания, беззащитные, огромные, исполненные мольбы и благодарности…

А будет – черное распятие на белой скале, но он не закричит, я знаю, он не будет кричать, не позволит им увидеть его боль, и это будет тянуться бесконечно, он сильный, очень сильный, он умрет и вернется, и умрет снова…

А из толпы будет смотреть – тот, второй, и на его красивом лице будет усмешка торжества…

Они все будут смотреть – они не знают боли, жестокие дети, а издалека это красиво даже – черный крест на белом, когда не видно искаженного лица и ран на теле… Потом зрелище наскучит, ведь он не будет кричать, и они не кричали тогда… Скучно. Нет разнообразия. Жестокие слепые дети. Всемогущие бессмертные дети. Только игрушки – живые, и можно ли их, не ведающих боли и страданий, обвинять в жестокости? Можно ли назвать бесчеловечным того, кто никогда не был человеком? Это болезнь, это как слепота… Только добровольная, или – рожденная страхом и смирением… Они не заслужили ненависти. Они достойны жалости. Не ведающие, что творят.

Довольно об этом. Осталось самое трудное.

Ты должен жить, Ученик.

…Гортхауэр предстал перед троном Мелькора, не глядя ему в лицо. Не то чтобы лицо это было уродливым или отталкивающим, нет. Но когда он говорит, в трещинах шрамов выступает кровь. Привыкнуть к этому невозможно.

– Возьми. Пришло время принести клятву.

Голос Учителя спокоен и суров, и черный меч в руках – Крылатый Гнев, Меч-Отмщение.

Гортхауэр благоговейно принял его и коснулся губами льдистого черного клинка:

– Отдаю себя служению Великому Равновесию Миров…

Замолчал. Протянул меч Мелькору, но тот жестом остановил его:

– Он – твой. Мне он больше не понадобится. Собирай людей…

Майя поднял глаза на Мелькора:

– Я уже сделал это, Учитель! И гонцов на Восток послал… Мы готовы и ждем только приказа вступить в бой!

«Всесильная Тьма, да он же счастлив!.. Думает, что предугадал мою мысль… не войне рад – тому, что будет защищать… меня?! Ох… Мальчик мой, ты же творец… что я с тобой сделал…»

Гортхауэр произнес тихо и твердо, как клятву:

– Я стану щитом тебе, Учитель.

Мелькора словно обожгло.

«Вот – душа его открыта мне… как я скажу ему – словно ударить по этому беззащитному лицу… Ученик мой! Неужели ты станешь проклинать себя за то, в чем виновен я, я один?.. Прости меня! Я говорил о праве выбора – и сам лишаю тебя этого права… Да разве я не знаю, что будет?! И ни боли, ни памяти отнять у тебя не смогу… Но ты должен жить… должен… я не могу, разрывает надвое, это выше сил…»

«Что я сделал? Что я сказал? Что с тобой, Учитель, Властелин, Крылатая Тьма… тебе больно?.. Что это, что… кровь – тягучие густые красные капли – как смола – из ран… Что с тобой, что же мне делать?»