НИЭННАХ ИЛЛЕТ - ЧЕРНАЯ КНИГА АРДЫ

– Брат, может, это вовсе не дар Единого – наше бессмертие и память? Может, это кара? Или – мы прокляты?..

– Сядь! – резко крикнул король, ударив кулаком по столу. – Сядь и слушай. Ты вынуждаешь меня говорить о слишком сокровенном, Айканаро. Да, я виноват перед тобой. Я убедил тебя тогда, вернее, заставил покинуть эту девушку…

– Да, верно! Странная же у тебя приязнь к Людям, Атандил! Ты любишь их снисходительно. Жалеючи. Свысока. А я любил ее, как равную…

– Перестань! Ты же мужчина – так умей стиснуть сердце в кулаке! И слушай – я твой старший брат. Я твой король. Не горячись, Ярое Пламя. Успокойся.

– Слушаю тебя… Прости, брат. Я слушаю.

– Так вот. Это было, потому что я все время вспоминал – «в них слишком много от Моргота». И – не мог, и не могу этого понять! Ведь сказано – Дети Единого, и никто из Айнур не ведал о нас, доколе Отец не дал им сего видения! Так откуда же это – «от Моргота»? Или не все было так? Брат, я боюсь своих слов – но, мне кажется, Люди – Старшие Дети. Только вот чьи… Дар Эру, говорят нам – но смерти Арда не знала, доколе не принес ее Моргот! Так чей же это дар? И не было ли так – мы сотворены бессмертными, чтобы отдалить нас от творений Врага, Смертных? Может, так было, и не зря именно он рассказал нам об Атани? Но что же делать с собой – ведь я люблю их, брат. Меня тянет к ним как к утраченным и вновь обретенным братьям. И они, с тьмой в душе своей, сражаются на нашей стороне, против Тьмы! Против своих же! Да, есть и у нас усобицы, но Элдар всегда были на стороне Света, никто ради мести не продался Тьме! А они… И не становятся Орками, как мы. Я уже ничего не понимаю, брат. И пойму ли? Я путаю местами доброе и злое. Если смерть – Дар, дающий свободу, то чей? И почему он не дан нам, рыцарям Света? Если это кара, то почему мы, братоубийцы, ослушники, не осуждены на недолговечность и старость? Почему даже наша смерть – игра? И за что же тогда покарали Людей, за какой грех отцов платят дети? Я хочу знать, брат. Только, боюсь, одни не скажут мне, а у другого не спрошу – я.

– Почему же? Сдается, он не обошелся бы с тобой, как с Майдросом, ты же внимательнее всех слушал его – разве не так?..

– Я Элда. Я Нолдо. Я внук Финве и племянник Феанаро. Он мой враг. Потому я и не хотел тогда, чтобы ты был с Андрет. Мне казалось, что мои мысли – из Тьмы. Оттого что я был с Людьми слишком долго. А быть рассеченным надвое – нельзя. По крайней мере, нам, Элдар. И я избрал Свет. Я не знаю, как в Людях уживаются две силы: для нас это невозможно. Видишь теперь, что со мной? Я не хотел такого для тебя.

Айканаро невесело рассмеялся.

– Не хотел боли для меня, не хотел боли для Андрет… Брат, неужели ты не понял – не в твоей это воле? Она ведь все равно любит меня, хоть я и бежал… И все равно нам страдать там, за Пределом Жизни, ведь нашим фэар уже никогда не слиться! У нас был только один случай – в этой жизни. О, если бы только она забыла, возненавидела меня!

– Я говорил с ней.

После недолгого молчания Айканаро глухо промолвил:

– Как она?

«Она чудовищно стара. Она уродлива. Она страшно одинока. Она любит тебя…»

– Она прекрасна и молода, как прежде. Она любит тебя. Видит Отец, Айканаро, это правда! Что за дело до ее дряхлой плоти, уродливой оболочки, в которой скрыта ее душа? Она – юная девушка с холмов. Она любит тебя, Айканаро…

– Какой же я трус… Послушный малодушный трус… Мне все равно, что будет со мной, но что я сделал с ней? Ведь у нее одна жизнь, ей уже ничего не повторить…

– Брат, это не твоя вина.

– Ты умеешь убеждать, государь. Но только не сейчас.

…Ночью полыхнули огнем черные горы, сполохи невиданного пламени знаменами качались в небе. Казалось, весь Ард-гален в огне.

Братья были готовы уже через полчаса выступить навстречу врагу – врасплох их не застали. Ангарато отправил гонцов к Ородрету и Финроду, в Нарготронд. Отдав приказ, он обернулся к брату и неодобрительно покачал головой:

– Слишком ты горд, Айканаро! Не испытывай судьбу, надень шлем!

Тот тряхнул золотыми кудрями:

– Если на то воля Единого, то и без шлема я останусь жив. А иначе и шлем не спасет.

Он обернулся к своему отряду.

– Сегодня наш боевой клич – «Андрет»! – и почти весело пустил коня с места в галоп.

…И в Огненной Битве был он воистину Ярым Пламенем. Издалека видели воины золотой факел на ветру – золотые волосы Айканаро из Дома Арафинве, и, словно холодный огонь, белой молнией сверкал его меч, не знавший промаха.

– Андрет!..

…Сначала что-то сильно ударило его в грудь, чуть ниже ямки под горлом. Потом небо и земля стали медленно меняться местами, вращаясь вокруг кровавого ока солнца, пылающего над черными клыками западных гор. «Я падаю», – почти удивленно подумал он. Потом стало больно, и, скосив глаза, он увидел черное оперение стрелы. А в небе, таком страшно далеком, над битвой парил орел… Птица Манве. А потом над ним склонилось юное нежное лицо Андрет.

– Андрет… – произнес он одними губами. Кровь потекла изо рта, превращая светлое золото Дома Арафинве в червонное.

– Я здесь, любимый… – голос или ветер?

– Андрет… Больно…

– Закрой глаза, любовь моя, и все пройдет… я рядом… я с тобой…

…Со сдавленным воплем боли и ярости Ангарато бросился к телу брата и встал над ним с мечом…

По исчерна-серой равнине, загоняя коня – вперед, вперед, вперед – пепел заглушает частый перестук копыт. Серебряная стрела – всадник; лазурный плащ бьется за плечами – на север, на север, на север…

Никто не ждал, что Инголдо-финве, верховный король Нолдор, отправится сюда один. Он научился владеть собой – когда-то именно это делало его в собственных глазах выше порывистого и яростного Феанаро. Он надеялся, что отец думает так же. В глубине сердца гордился тем, что в его лице не дрогнул ни один мускул, когда, во власти белого гнева, Феанаро приставил к его груди острие меча. Сталь легко пропорола тонкое полотно рубахи, и из крошечной ранки выступила капля крови… Так же внешне спокоен был Нолофинве, когда небо над далеким берегом Эндорэ вспороли ярые сполохи пожара, хотя первым понял – горят корабли. И в бесконечную ночь Великого Исхода Нолдор во льдах Хэлкараксэ ни разу не дал он стону сорваться с губ. Даже когда умирала Эленве, и Тургон распростерся над ее телом, содрогаясь от глухих рыданий. Она не проронила ни слова упрека – только смотрела печально, большеглазая умирающая птица, смотрела – даже мертвая… Слова были не нужны: виновен был он, предводитель. Но он не повернул назад… Ее могила – там, во льдах. Некому было оплакать ее – не было сил. Холод выжег слезы. Он стискивал зубы и шел вперед, а над его головой зловеще-праздничными знаменами колыхались полотнища ледяного огня. Не позволял себе думать ни о чем, кроме одного: выжить. Выжить, чтобы отомстить.