Роберт Асприн - Смертоносная зима

Однако ничего подобного не случилось. На лавке напротив по обе стороны от какой-то старой карги, которая, возможно, и была когда-то красивой и которую Нико, любивший женщин, смутно припомнил как танцовщицу из храма, сидели два ребенка возрастом чуть старше грудного. Один из них, светловолосый, сидел неестественно прямо и хлопал в свои маленькие ладошки.

Звук этих хлопающих ладошек звоном отдавался у Нико в ушах, подобно грому, ниспосылаемому на землю богом Вашанкой, подобно молниям, которые, казалось, Бог-Громовержец изверг из детских уст, когда мальчик захихикал от восторга.

Стелс поглубже забился в угол кареты и спросил:

— Что за?..

И хотя ребенок вновь стал ребенком, другой, более глубокий голос зазвенел у пасынка в голове.

— Посмотри на меня, фаворит Риддлера, пойди и скажи своему лидеру, что я вернулся. И что я возьму все, что у вас есть, прежде чем этот жалкий мирок, который ты считаешь своим, не умрет в муках.

Мальчик, из чьих уст не могли выйти такие слова, лепетал:

— Сойдат? Гелой? Давай дьюзить? Дьюзим? Мы едем на больсую пьегулку? К озелу? Сколо? Хотю ежать сколее!

Нико, моментально протрезвевший, колючим взглядом посмотрел на женщину и вежливо ей кивнул.

— Вы мать этого ребенка! Та самая танцовщица из храма — Сейлалха, Первая Супруга, которая понесла от Вашанки.

Это не было вопросом, и женщина не потрудилась ответить.

Нико наклонился вперед, к двоим малышам. Тот, что был потемнее, сосал большой палец и изучал его своими черными круглыми глазками. Светловолосый блаженно улыбался.

— Сколо? — спросил мальчик, хотя был слишком мал, чтобы обсуждать подобные тонкости, насколько мог судить Нико.

Он ответил:

— Скоро, если ты заслужишь это, дитя, и будешь чистым в сердце своем. Достойным уважения. Любящим жизнь — во всех ее проявлениях. Это будет нелегко. Я должен буду получить разрешение. А ты должен будешь научиться контролировать то, что внутри тебя. Иначе тебя не допустят в Бандару, несмотря на то что со мной считаются.

— Хорошо, — сказал светловолосый ребенок, а может быть, он сказал: «Хоесо»; Нико не был уверен.

Они были совсем младенцами и едва начали ходить, оба. Слишком малы и, если маат правильно подсказывал Нико, что бог избрал себе одного из них в наперсники, слишком опасны. Он вновь обратился к женщине:

— Передайте жрецам, что я сделаю, что смогу. Но его должны научить воздержанию, хотя какой ребенок может сдерживать себя в таком возрасте? И готовить их нужно обоих.

С этими словами он толкнул дверцу кареты, которая открылась и выпустила протрезвевшего воина наружу в благословенную прохладу ничем не примечательной ночи Санктуария.

Совсем обычной, если бы не присутствие Малина Факельщика да маленького мараки, которого жрец удерживал за воротник.

— Никодемус, посмотри на это, — указал Молин без всяких преамбул, как будто Стелс был теперь его союзником — кем тот, вне всяких сомнений, не являлся.

Тем не менее, картина, которую намарал художник, пытавшийся доказать, что имеет право рисовать, как ему хочется, была странной: она изображала Нико, из-за плеча его выглядывал Темпус, и оба они были охвачены крыльями черного ангела, который был слишком похож на Роксану.

— Оставь картину, художник, и уходи, — приказал Нико.

Факельщик отпустил кривоногого живописца, и тот поспешил прочь, даже не спросив, получит ли он когда-нибудь назад свое произведение.

— Это мое дело… Эта картина. Забудьте, что вы ее видели. Ваша проблема, если вы хотите того, чего хочет бог, состоит в том, чтобы отдать детей в школу, где их будут обучать бандаранские последователи.

Что заставило тебя думать, будто я хочу чего-то подобного?

Факельщик, неужели вы не понимаете? Это слишком большая проблема, чтобы с ней мог справиться Санктуарий. Младенцы — один младенец уж точно — с богом внутри Обладающий могуществом бога. Бога-Громовержца. Вы догадываетесь о последствиях?

Факельщик пробормотал что-то насчет того, что все зашло слишком далеко.

Нико возразил:

— И зайдет еще дальше, если мой напарник Рэндал — которого, как я слышал, держит в плену Роксана — не вернется ко мне невредимым. Я поскачу в горы к Темпусу и спрошу, что он думает по поводу этого божественного ребенка, которого вы так бесцеремонно наслали на город, и без того погрязший в сплошных проблемах. Так или иначе, ваше мнение роли не играет. Вы поняли, что я имею в виду?

Жрец-архитектор сморщился, и на его лице появилась кислая мина.

— Мы можем помочь тебе с колдуньей — если, конечно, тебя устроит обыкновенная людская сила.

— Этого будет достаточно. Ведь это военная сила жрецов. — Нико начал отдавать приказания, которым Факельщик, за неимением другого выбора, вынужден был подчиниться.

Наступил рассвет самого короткого дня в году, но Нико не вернулся к Роксане.

Пришло время покончить с Рэндалом, которого она презирала, чтобы отомстить за пренебрежительное отношение к ее любви со стороны простого смертного. Она уже почти подавила в себе эту жгучую любовь.

Почти, но не совсем. Если бы колдунья умела плакать, Роксана разрыдалась бы сейчас от унижения и неразделенной любви. Но ей не к лицу было лить слезы из-за какого-то смертного, к тому же Роксана сумела оправиться от слабости, охватившей ее во время войны у Стены Чародеев. Раз Нико не пришел к ней, она ославит его в Аду перед одинокими душами тех, кого он обрек на подобное существование своим вероломным, безответственным эгоизмом.

Она как раз собиралась отдать приказание змеям прекратить игру в карты и доставить колдуна, как вдруг на| проселочной дороге, ведущей к ее дому, раздался цокот копыт.

Разгневанная, потерявшая всякую надежду, она раздернула занавески. Утро было чистым и ясным, насколько только возможно зимой. Голубое небо было рыхлым от облаков, имевших форму лошадиных хвостов. К своему изумлению, она увидела Нико, продвигавшегося сквозь ее защитный заслон из магических заклинаний на своем вороном скакуне, который явно был той породы, что разводил Ашкелон у себя в Меридиане. Доспехи его сверкали на солнце.

Она вынуждена была прекратить свой суд и выйти навстречу Нико, оставив Рэндала. Только змеи остались его сторожить.

Экстаз, охвативший ее при виде Стелса, после всепожирающего гнева оказался намного слаще, чем она могла ожидать.

Он сбрил бороду. Его мальчишеское лицо улыбалось. Нико подъехал к ней, спрыгнул с коня в типично кавалерийской манере и похлопал его по крупу.

— Иди домой, лошадка, домой, в свою конюшню, — произнес он, а потом обратился к Роксане:

— Здесь он мне не понадобится, не так ли?

«Здесь». Значит, он остается. Он понял. И все же он не сделал ничего из того, о чем она просила.