Дэвид Бишоф - Роковые кости

– Ты его от нас не прячь, Фартинг! Мы его все равно выцарапаем! Он – настоящий колдун, мерзостный чародей, лопни его глаза! Вчера весь город видел, как он самому Черному Властителю голову отрезал – не хухры-мухры! А сегодня с самого утра земля трясется, небо растрескалось, черная тьма накрыла наш бедный Грогшир! Погибаем, без вины виноватые!

– Да! – признал Сомс Фартинг, втянув носом прогорклый воздух и окинув взглядом клочки тумана, ползущие к дому из переулков. – Похоже, что-то неладно.

Ян вздрогнул. Он попытался отступить от окна, но ноги не послушались.

Такое обычно бывало перед припадком.

– Ты ему про собаку скажи, Хэнк! – выкрикнул какой-то тип с болезненно-желтоватым лицом. – Скажи ему про беднягу Мрака!

«Мрак? – удивился про себя Ян. – Но ведь Мрака убил тот норх!»

– Сегодня утром, – сказал живодер, – ко мне в калитку стал кто-то царапаться. Я открыл и увидел только половину моего бедного песика…

«О Боже!» – только и смог подумать Ян.

– …одержимую каким-то злым духом! И дух мне говорит, что всю эту жуть на наш город накликал Ян Фартинг – вот кто! Отдай его нам, сапожник! Пускай он наведет порядок в городе, или мы сожжем его! Я всегда чуял, чем от твоего дурачка воняет. Соме Фартинг! Черная магия, вот! А теперь нам, порядочным людям, приходится расплачиваться за то, что ты приютил в своем доме это чудовище!

– Чушь и бред! – откликнулась на это Матильда Фартинг. – Они всегда недолюбливали бедного Яна. Сомс! – вполголоса добавила она, чтобы снаружи никто не услышал. – Задержи их разговором. Поспорь с ними. Главное, чтобы двери не полезли ломать. – Она схватила Яна за руку и потащила его из спальни. – Пойдем, мой мальчик. Тебе нельзя дома оставаться.

– Погоди-ка минутку, Хэнк, – сказал мистер Фартинг, сменив удивление на гнев и решимость. – В свое время ты был мастак придумывать сказки, но теперь превзошел даже самого себя!

Миссис Фартинг тем временем прикрыла за собой дверь и торопливо повела Яна по узкому коридору к лестнице, выходящей на крышу.

– Давай, Ян, вылезай на крышу и бегом к конюшням. Семь бед – один ответ.

Укради чью захочешь лошадь и беги из Грогшира куда глаза глядят.

Ян кивнул. Он лазил по этой лестнице на крышу много раз, но в основном забавы ради. Где находятся конюшни, он знал. Но ведь он никогда еще не ездил верхом на лошади, тем более на краденой. При мысли о том, что ему предстоит, он онемел от ужаса.

– Пошевеливайся, Ян. Еще не хватало, чтобы мой сын попал в лапы таким болванам!

– Я люблю тебя, мамочка, – замирающим голосом пробормотал Ян, когда руки его уже нащупывали перекладины лестницы.

– Заткнись и убирайся, иначе я заставлю тебя прихватить с собой холодной овсянки на дорогу! – со слезами в голосе прошептала Матильда. – Дуй, Ян!

Ян поднялся по лестнице и распахнул крышку люка, ведущего на крышу. Порыв холодного ветра помог ему окончательно проснуться, и тут Ян в очередной раз замер от изумления.

Все вокруг было совсем не таким, как раньше!

Темное небо, расчерченное непрестанными вспышками молний, казалось, висело вверх тормашками; между грозовыми облаками виднелись звезды вперемешку с горами и прочими обрывками ландшафта. Прямо над головой у Яна красовалась изнанка какого-то иного уровня земли, покрытая лесом, с такого расстояния похожим на ковер мха. Смотреть на это слишком долго было небезопасно для рассудка, поэтому Ян опустил глаза.

Но Грогшир был не многим лучше. В этом полумраке, с клочьями туч и едва различимыми переменами в структуре самого воздуха, он напоминал какую-то злобную пародию на привычный средневековый город. Так могло бы выглядеть какое-нибудь невеселое местечко в пригороде ада. Гигантский замок в центре города, и прежде-то не казавшийся особо симпатичным, теперь походил на изваяние из черного льда, греха и порока.

Все изменилось, запахи стали другими, вкус воздуха – тоже.

Новый порыв ветра всколыхнул одежду. «Темный Круг! – внезапно сообразил Ян. – Так пахло только в Темном Круге! Значит, катаклизм, перемешавший землю и небо, каким-то образом спустил магию с цепи, и теперь она хлынула на Грогшир, меняя все вокруг до неузнаваемости».

А те люди на улице думали, что во всем виноват Ян Фартинг. Неудивительно, что они хотят добраться до него!

– Ян! – донесся снизу приглушенный оклик матери. – Что там у тебя еще не слава Богу?

– Все! – прохныкал Ян.

Мать просунула в люк ручку метлы и подтолкнула его.

– Убирайся! Быстро, пока не поздно!

Она была права, но Ян медлил, не в силах рассудить, что лучше – смерть или этот безумный, в одночасье ставший чужим и пугающим мир. Но с другой стороны, еще вопрос, будет ли смерть похожа на сон, на уютное дремотное забытье. «Если со смертью мне повезет, как в жизни везло, – тогда совсем труба», – рассудил Ян. Так что смерти следовало бояться больше, чем всяких дурацких выкрутасов неба и земли.

Ян осторожно добрался до края крыши и перепрыгнул на соседнюю, схватившись за дымоход. Медленно, опасливо он продвигался по корявой смоленой дранке и зыбкой соломе кровель к месту, где находились общинные конюшни Грогшира.

Еще издали он услышал встревоженное ржание лошадей, почуявших в городе что-то необычное. «Может, фиг с ней, с лошадью, – подумал Ян, – лучше спрячусь где-нибудь в укромном местечке, и пускай Хиллари обо мне заботится».

Но он тут же вспомнил, что Хиллари теперь обижена на него. Возможно, она не захочет больше иметь дела с этим жалким полутрупом. Да и толпа скоро разрастется и начнет прочесывать грогширские трущобы. Нет, надо оказаться от них как можно подальше. Мама права. Побег – его единственный шанс на спасение, и вся его надежда – конюшни.

Проникнуть через крышу конюшен внутрь было невозможно, поэтому Ян спрыгнул на землю и заглянул в окно. К счастью, конюхов внутри не оказалось; в полумраке виднелись только силуэты лошадей.

Ян открыл окно, неуклюже перевалился через подоконник и плюхнулся на кучу сена. Поспешно поднявшись и отряхнув солому с одежды, он двинулся к ближайшему стойлу. Там стояла гнедая кобыла с роскошной рыжей гривой; прежде Ян уже встречал ее на улицах. Это животное чем-то привлекало его. Если уж красть, то красть то, что нравится.

Кобыла тоже, по-видимому, узнала Яна, припомнив лакомые кусочки, которыми тот иногда угощал ее. Ян всегда испытывал к животным большую приязнь, и теперь ему впору было благодарить себя за это полезное свойство.

Хотя Яну в жизни не приходилось собственноручно седлать и взнуздывать лошадей, он видел, как другие делают это, и помнил последовательность. Кобыла терпеливо ждала, пока Ян прилаживал ей на спину седло в тусклом свете, слабо сочившемся с улицы через окно.