Кристофер Банч - Король-Воитель

Я увидел его на следующий день; он переходил от человека к человеку, вглядываясь в лица и пытаясь разыскать своего благодетеля… или, возможно, найти убийцу, чтобы сообщить о нем судовым офицерам. Но он тоже не решился приблизиться к моим змеям, и на этом инцидент был исчерпан.

Через пять дней мы достигли дальнего берега Дельты, снова поставили тележку на колеса и выгрузились в маленьком порту Кальди. Завернув на рынок, мы купили там зебу, веревочную упряжь для него и запрягли животное в тележку. За городом пролегал тракт, идущий с севера на юг.

— Здесь мы расстанемся, солдат, — сказал Якуб. — Я иду на север, туда, где старый император формирует свою армию. Он наберет немало колдунов, колдунам нужны заклинания, а творя заклинания, никак не обойдешься без змей. — Он захихикал. — У меня есть еще много всякой всячины, которая может ему потребоваться.

Я скептическим взглядом окинул его лохмотья и тележку.

— Да, да, да, — рассмеялся он. — Кажется, будто там ничего нет, ведь правда? Как такая вот тачка может спрятать своего владельца, так змеи и змеиное дерьмо могут спрятать… о, много-много всего интересного.

— Много-много… — повторил он, но тут его плечи внезапно вздрогнули, а я с неожиданной для меня самого нежностью распрощался с ним.

Я провожал его взглядом, пока он не превратился в чуть заметную точку на пыльной ленте дороги, лениво думая о том, что могло быть спрятано в опилках и песке, покрывавших днища клеток со змеями. Золото? Алмазы? Секретная информация? Этого я не знал… Зато одну вещь я знал совершенно точно: этот Якуб, человек со змеями, ни в малейшей степени не был сумасшедшим и, вероятно, был намного нормальнее меня самого.

Я свернул с тракта и отправился по извилистой проселочной дороге, забиравшей к западу и юго-западу.

В сторону Симабу. К моему дому.

Той же ночью возле небольшого костерка, на котором я жарил неосторожного зайца и картофель, вырытый на одном из придорожных полей, я дважды повторил заклинание, которое должна было удалить шрам. Сначала я чуть не ударился в панику, так как долго не мог вспомнить нужные слова, но затем они благополучно сложились в уме, а шрам тут же упал мне в ладонь, и я откинул его в сторону.

Бороду я решил не брить, хотя мне это очень не нравилось. Но я подумал, что она, несомненно, послужит хорошей маскировкой.

Я проделал очень длинный путь, почти в двести лиг. Но мне не пришлось все время идти пешком. Частенько попадались попутные караваны или одинокие телеги фермеров, направлявшихся в соседнюю деревню или возвращающихся домой с рынка. Когда путники понимали, что я не намерен применять свое оружие против них, то не без удовольствия позволяли воину присоединиться к ним.

Все же достаточно часто случалось и так, что при виде меча они принимались подхлестывать лошадей или же, если имели собственную вооруженную охрану, требовали, чтобы я убирался с дороги, пока меня не прикончили. Мне приходилось повиноваться, испытывая при этом немалое сожаление, так как я помнил мирные времена при императоре, когда часто повторяли поговорку, что, дескать, юная девственница, если бы захотела, могла бы пешком пересечь все королевство, держа по мешку золота в каждой руке.

Конечно, это была пустая пропагандистская болтовня: несчастная дуреха вряд ли успела бы отойти на одну лигу от своей деревни, как тут же оказалась бы обобранной и приобрела бы первый и наверняка очень неприятный опыт половой жизни. Но все равно эти слова оставались в ходу как один из примеров того, чем следовало гордиться в прошлом.

Война не коснулась этих мест, по крайней мере впрямую, и почва оставалась все такой же темной и плодородной, а оросительные каналы широкой сетью расходились от рек, продолжая нести жизнь земле.

Но их плотины прогнили, поля очень часто оказывались невозделанными, берега каналов тут и там обрушивались, подмытые водой, часть протоков заросла травой, как будто земля истощилась и была заброшена.

Шел Сезон Зарождения; фруктовые деревья только-только начинали цвести, но неубранные с осени прошлогодние плоды до сих пор гнили под деревьями или висели, засохшие, на ветках.

При моем приближении с деревьев слетали коршуны, и их резкие крики казались в тишине безлюдья оглушительными.

На попадавшихся время от времени фермах трудились женщины, старики, дети.

А где же мужчины, молодые и средних лет? Ответ на этот вопрос по всей земле давал однообразный шепот: «Ушел в армию, ушел на войну, ушел к императору, ушел в Майсир, ушел на Колесо и так и не вернулся…»

Проходил день за днем, и погода становилась все теплее; я с радостью встречал освежающие дожди. Я путешествовал в темпе, который выбирал сам, и это происходило впервые за всю мою жизнь; мне не требовалось оказаться где-то в точно определенное время, спешить подавить восстание, принять команду над незнакомой частью, разбираться с упрямым бароном или же вести и обучать солдат.

Я совсем не встречал хранителей мира, и это меня нисколько не удивляло, так как при малочисленности их корпуса они должны были ограничивать свою деятельность городами, а все, кого можно было снять из гарнизонов, вероятно, торопились на юг, туда, где воссоздавалась армия Тенедоса. Немногочисленные стражники, попадавшиеся в маленьких деревнях, проявляли очень мало интереса ко всему, что не касалось их дел впрямую, и, уж конечно, избегали задевать хорошо вооруженного мужчину, путешествовавшего в одиночку.

Я останавливался, когда мне того хотелось, иногда помогал возделывать землю или делать какую-нибудь тяжелую работу, с которой не могла справиться вдова фермера со своими детьми. Постепенно ко мне стали возвращаться навыки, приобретенные в детстве, когда я помогал арендаторам моего отца пахать, пасти и случать скотину. Я мог работать час или весь день, а клал в свой мешок немного свежей еды — никакой другой платы я не хотел.

Я также восстанавливал и другие навыки: сделал пращу из хорошо выдубленной кожи, которую нашел в одной из заброшенных деревень, и как следует воспользовался ею во время путешествия, охотясь на замбаров, которые благоденствовали в заброшенных полях и садах, ловил силками одичавших цесарок, кур и уток.

Я был одинок и очень доволен жизнью.

По большей части мое путешествие проходило спокойно и без приключений. Но все же кое-что из случившегося я запомнил навсегда…

Телега была опрокинута, ее поклажа разбросана совсем рядом с тем местом, где дорога проходила под насыпью, очень удобной для засады.

На земле валялись три мужских трупа, а тело женщины наполовину свешивалось с телеги. На лице женщины застыло выражение ужаса, а в груди зияла широкая рана.

Пятеро детей, три мальчика и две девочки, были связаны между собой, как утки, которых собираются нести на продажку. На лицах старших отчетливо читалась ненависть, а у младших — один только ужас.