Джулия Джонс - Крепость Серого Льда

Что ж, хорошо. Сейчас вы получите еще кое-что.

— Вынеси сюда имущество изменника и раздай народу, — приказал Исс Марафису.

Грянуло громкое «ура» — о такой щедрости в городе еще не слыхивали. Горожане лезли вперед, восхваляя Исса.

Четверо пажей по знаку Марафиса снесли по ступеням тяжелые носилки, нагруженные доспехами, дорогими камнями и тонкими шелками. Богатство казненного блистало золотом и багрянцем при догорающем свете дня. Исс, предложив черни имущество барона, совершил нечто немыслимое — но при одном взгляде на передние ряды, на перекошенные от жадности лица и протянутые руки, становилось ясно, что этого уже не остановишь. Пажи не успели еще поставить носилки, как толпа хлынула вперед.

То, что началось вслед за этим, оскорбляло взор. Люди скользили в крови Маскилла Бойса, орали, били и пинали друг друга, торопясь завладеть позолоченными чашами и отрезами ткани. Какой-то мужчина сцапал меч и нырнул обратно в толпу, сбив с ног ребенка. Исс стоял над побоищем в маске Собачника, не давая никому сойти со своих мест: Марафису с его красными плащами, Йону Руллиону, священникам на галерее, дамам на балконах и Белому Вепрю на ступенях. Никто не уйдет отсюда без его позволения, а Исс пока не желал никого отпускать — он хотел, чтобы они смотрели.

Власть в этом городе представляет он, и сейчас, когда он понемногу утрачивает влияние в других сферах, для него очень важно проявить эту власть. Асария бежала на север и унесла с собой свою силу; Безымянный слабеет и уходит в глубину себя, где ни побои, ни тюрьма больше не могут его пронять. Использовать его становится все труднее, и недалек тот день, когда он, Исс, вынужден будет придушить Безымянного подушкой. Пленный чародей полезен, пока его сила не истощилась — а этот, при всей своей слабости и совершенном безумии, приберегает последние капли для себя. Уже много недель Исс не бывал в сумеречном мире Серых Марок и не мог больше влиять на то, что там происходило. Доступ туда отныне закрыт для него. Он знает, что в Стене Провала появился пролом, и это все.

Будущее снова сделалось неверным, и единственное, чем он еще может распоряжаться, — это вещи земные, материальные. Сегодня он доказал, что они в его власти, а заодно предостерег своих врагов. Впереди темные времена: земли будут переходить из рук в руки, клановых вождей и знатных господ будут свергать и создавать заново. Марафис Глазастый думает, что станет правителем, добившись победы в клановых войнах, Гаррик Хьюс намерен достигнуть того же путем измены. Что ж, пусть они оба посмотрят на бушующую толпу... и прикинут, кто лучше умеет с ней управляться.

Сойдя с помоста, Исс двинулся в самую гущу свалки. Мужчины, зажавшие в руках золотые пряжки и серебряные шкатулки, прекращали драться, увидев его. Какой-то старик поклонился ему, потом еще один, и наконец вся толпа пала на колени. Исс шел через нее, не чувствуя страха. На нем была маска Венисского Собачника, и сила великой птицы наполняла его до краев.

Толпа сомкнулась вокруг правителя, следующего в Крепость Масок, и не пропустила больше никого.

Глубоко в недрах горы, в пространстве, выдолбленном две тысячи лет назад из толщи камня, бодрствует человек. Здесь, на его глубине, небесный холод уступает теплу земного ядра. Здесь влажно, и хотя небо находится в пяти тысячах футов над ним, человек еще помнит, как оно изливало на него влагу в виде дождя. Воспоминание об этом приносит ему восторг и боль, как все воспоминания. Восстановление собственной жизни — дело медленное и мучительное.

Ворочаясь в своем железном логове, он хочет устроиться поудобнее, хотя и знает по опыту, что здесь ему это не удастся. Он вдыхает запах собственных нечистот. Цепи натирают кожу, исторгая из-под нее водянистую кровь. За ним стали хуже ухаживать, и уже несколько дней ему не приносили еды, а тело не обтирали и язвы не смазывали еще дольше.

Порой он отчаивается и думает, что променял свою жизнь на память. Что пользы знать свое имя, когда ты медленно умираешь от голода?

Баралис, произносит он одними губами; этим словом, как заклинанием, он отгоняет чудовищ, терзающих его разум. Целый континент когда-то жил по его воле — или это только приснилось ему? Неуверенность досаждает ему больше всего остального. Ему трудно судить, где сон, а где истина. Он даже думать разучился. Восемнадцать лет провел он в плену, скованный и изломанный. Как знать, в здравом ли он уме? Эта мысль, как ни странно, вызывает у него улыбку. Однажды он слышал от кого-то, что человек, способный задать себе такой вопрос, разумнее большинства других.

Но улыбка меркнет, и сознание своего одиночества заново пронзает его сердце кинжалом. Часы тянутся в ничем не освещаемой тьме. Проходят дни, но он не знает об этом. Когда же придет Приносящий Свет, и покормит его, и прикоснется к нему? Он спит, просыпается и засыпает снова. Иногда мясные мухи проедают его кожу и ползают по его лицу в поисках света. В темноте они не могут летать, как заметил он, и вскоре устают, а потом умирают. Он не шевелится, накапливая силу. Он нанизывает крупицы этой силы, как бусины на нить, а собрав сколько нужно, позволяет своему разуму подняться туда, куда тело не может.

Раньше в этих серых пределах было тихо, как в повисшем над озером тумане, — теперь там шевелятся наводящие ужас создания. Умирающему трудно бояться чего-то помимо смерти но человек тем не менее испытывает страх. Эти создания знают его имя. «Баралис, — зовут они. — Сердце Тьмы. Ты наш, и ты нам нужен. Жди, и скоро мы придем за тобой».

Человек содрогается. Он сделал в своей жизни много страшных вещей, но так и не решил, злодей он или нет. Прошлое почти уже не принадлежит ему и вряд ли имеет право его судить. Ему вспоминается большой королевский замок, и чье-то хрупкое детское тело, и ад, растворенный в красном вине. И огонь, всегда огонь — огонь, охватывающий его одежду и бьющий ему в лицо.

Все еще дрожа, человек прислоняется головой к холодному железу. Скоро ли придут существа, зовущие его? И чем он станет, если позволит им прикоснуться к нему? Они соблазняют его, обещая ему отмщение. «Твои враги — наши враги. Сожги их ненавистную плоть». Такие слова — великий соблазн для беспомощного человека, и он не знает, сумеет ли устоять против них. Он, возможно, уже уступил бы, если бы не был уверен в одном: есть где-то некто, разыскивающий его.

Он не знает, откуда ему это известно. Невозможно узнать, откуда берется знание. Он просто знает, что его любят, что его ищут, и это дает ему волю продолжать. Его глаза смыкаются, сон овладевает им, и ему снится, будто он посылает весть тому, кто его любит. «Я здесь. Приди ко мне». И тот, кто любит его, слышит и приходит.