Чарльз де Линт - Покинутые небеса

Лилиана навсегда осталась для меня загадкой, но Рэндалл удивил гораздо больше. Я никак не мог понять, как человек, насколько я знаю, искренне любивший свою жену, мог причинить ей так много горя.

Но потом я понял однажды, что и сам в некотором смысле не многим от него отличаюсь.

Эти поросшие лесами холмы нравятся мне в любое время года, но летом, как мне кажется, больше всего. Приближался сентябрь, когда я наконец сделал круг над долиной, в последних числах августа уже зацвели молочай и золотарник, а кусты яртышника украсились ярко-пурпурными листьями. Поток теплого воздуха поддерживал крылья, и я любовался долиной, где впервые встретил девочку-лисичку. Убедившись, что вокруг нет ни одной живой души, я спустился из небесной лазури на старую гранитную скалу, до сих пор возвышавшуюся над густой травой и зарослями полевых цветов.

Эта местность почти не изменилась за прошедшие годы, только лес подступил ближе, а деревья заметно подросли, но еще не состарились. Все так же весело стрекочут сверчки, и пчелы, деловито жужжа, перелетают с цветка на цветок. Ручей в это время года почти пересыхает, но я все же смог проследить его путь вдоль долины по серебристому блеску воды сквозь густую траву.

День выдался тихим и спокойным, а я проделал нелегкий путь и прилег отдохнуть, когда же я очнулся, то понял, что солнце перевалило за полдень, а передо мной стоит рыжеволосая женщина с глазами такими голубыми, словно в них утонул кусочек летнего неба.

— Ну-ка посмотрим, из-за чего это вороны подняли такой шум, — сказала она.

Вот она стоит передо мной и улыбается, подперев руками бедра. Теперь это уже не девочка-лисичка, но кровь лиса дает о себе знать, и я ничуть не сомневаюсь, что эту женщину нельзя назвать совсем домашней. Сейчас ей должно быть сорок два, но выглядит она лет на десять моложе, и что бы я ни говорил самому себе, я прилетел сюда только ради того, чтобы повидаться с ней.

— Как ты поживаешь, Нетти? — спрашиваю я.

— Бывало и лучше. — Она усаживается рядом, и прошлых двадцати пяти лет словно и не было. — Этой ночью я так крепко заснула, что затекла шея.

С ней и сейчас старый кожаный ранец — удивительно, что он так долго сохранился. Нетти открывает его и достает домашнее печенье, завернутое в матерчатую салфетку.

— Не хочешь отведать моего походного пайка? — предлагает она.

— С удовольствием.

Печенье очень вкусное, особенно с чаем, который мы по очереди отхлебываем из фляжки, она носит ее пристегнутой к поясу. Чай подслащен медом из собственных ульев, рассказывает мне Нетти.

— Ты неплохо справилась с трудностями, — говорю я после недолгого молчания. — Я все время слышал о тебе и читал твои книги.

— Зато я о тебе ничего не слышала.

— Да, — соглашаюсь я и пожимаю плечами. — Но я и не делал ничего особенного. Собирал истории и рассказывал их всем, кто соглашался слушать. В энциклопедии рядом с моей фамилией должно стоять только одно определение — свободный, как вольная птица.

— Я бы добавила еще одно: никчемный, — говорит она, но при этом улыбается той же неуверенной улыбкой, как и у ее матери.

Безусловно, я это заслужил. Я не послал ей ни единой весточки за все эти годы. Убеждал себя, что так и надо, что она поймет, может, и не сразу, но со временем, а на самом же деле я просто боялся. Я не хотел, чтобы все повторилось сначала.

— Ничего удивительного, что ты чуть не лишилась рассудка, — начинаю я, но Нетти не дает договорить.

— Я не сумасшедшая, Джек, и никогда ею не была. Ты решил вычеркнуть себя из моей жизни — для моего же блага, я уверена, что ты искренне так считал, но ты никогда не интересовался, что я думаю по этому поводу. Ты никогда не задумывался о моих чувствах.

— Мне кажется, я знаю, что ты чувствовала.

— Что весь мир перевернулся и я влюбилась в тебя по уши в тот самый миг, как только увидела?

— Что-то вроде того. Но это было неправильно. Ты была совсем ребенком.

— А потом? Когда я выросла?

— Я предвидел, что это чувство сулит слишком много горя, — отвечаю я.

Нетти смотрит на меня в упор:

— Кому? О ком ты так заботился? Обо мне или, может быть, о себе?

— О нас обоих, — признаюсь я.

— Ты решил, что у нас все сложится так же, как у моей матери и Рэя? — спрашивает она.

— Откуда ты об этом узнала?

— Кажется, Джолен рассказала, — пожимает она плечами.

— Так, может, теперь ты все поняла?

— Я не понимаю абсолютно ничего, — отвечает Нетти. — Что плохого в том, чтобы наслаждаться тем, что дает нам жизнь? Жизнь коротка, рано или поздно мы все умрем, так почему же не насладиться счастьем, когда оно приходит?

— Люди моего племени не умирают, — говорю я. — По крайней мере, до тех пор, пока кто-то нас не убьет, но и тогда… Я уверен, что некоторые из воронова племени — вроде самого Ворона или девчонок-ворон — останутся до самого последнего дня, когда придет пора задернуть занавес и распрощаться с этим миром.

Нетти молча глядит мне в глаза.

— Как ты думаешь, кто мы такие? — спрашиваю я.

— Не знаю. Может, какие-то духи. Я никогда над этим особенно не задумывалась.

— Большинство из нас живет в этом мире с самых первых дней, — говорю я. — Мы же, принадлежащие к воронову племени, появились еще до того, как возник мир.

— Но… — начинает она, тут же умолкает и просто качает головой.

Нетти устремляет взгляд вдаль, на цветущий луг, и я вижу, что она старается осмыслить только что прозвучавшие слова. Я ложусь на спину и смотрю в небо, такое же голубое, как ее глаза. Слышу, как вдалеке бранятся две вороны. Интересно, это девчонки-вороны прилетели навестить родственников или их кузены разбираются между собой? Совсем рядом с моей рукой сидит сверчок и ни на минуту не прекращает своей песенки. В каком-то из журналов мне попадалась на глаза статья Нетти об этих насекомых. Я припоминаю иллюстрирующие ее очерк картинки, все до одной, и не могу удержаться от улыбки. Она начала рисовать сверчков с первого же дня, когда взяла в руки карандаш.

— На что это похоже? — наконец спрашивает меня Нетти. — Как это — жить вечно?

Я пожимаю плечами:

— Каждый относится к этому по-своему. Девчонки-вороны, например, живут так, словно только что появились на свет, словно они до сих пор живут в Далеком Прошлом. Во времени Дзен. Любой день для них — целая вечность. Многие грачи и сойки пытаются выразить себя в искусстве. Посредством музыки или картин они пробуют передать ощущения, полученные во времена, когда мир только зарождался. Так они пытаются вернуться в те дремлющие под вековыми деревьями леса.

Нетти кивает, видимо припомнив одну из моих историй.

— Кое-кто предпочитает без конца странствовать по свету — например, Безумный Грач. И есть еще Ворон. Он так долго несет на своих плечах груз истории, что потерял связь со временем. Его уже ничто не беспокоит, он не ощущает ответственности.