Дэйв Дункан - Утраченный идеал

– Чувствительный?

Аркелл оказался около стрельцов. Человек, который говорил, был сам Вяземский, Спешившись, он оказался неожиданно высоким.

– Очень.

– Я тоже.

Неприятная усмешка промелькнула в его спутанной бороде, на искалеченный нос лучше было не смотреть. Его оруженосцы фыркнули от смеха. Один сказал:

– Чувствительный, как ребенок на сосок.

– Никогда не слышал, что чувствительный значит изнеженный, – заметил Аркелл, допуская, что такие головорезы могут перерезать им горло до того, как Клинки узнают, чувствительны ли те к лезвиям.

– Ты один из Клинков, – спросил Вяземский, – заклятый верностью?

– Точно.

– Не хочешь показать нам какие-нибудь причудливые упражнения с мечом?

– Нет. Я не ярмарочный акробат.

Вяземский пристально смотрел на него несколько минут с очевидным презрением, и все его люди улыбались, с радостью ожидая начала. Аркелл пожелал вырасти монстром с черной бородой, как Оук, чтобы никто не мог назвать его малышом, повесившим меч с неправильной стороны.

– Полагаю, мне следует приказать Саше немного порезать тебя?

Саша с яростной радостью послушался, Это был долговязый юнец в латах и шлеме, с изогнутой саблей на левом бедре.

– Я сказал вам, что не буду играть вигры. Если он спровоцирует меня, я покалечу или убью его.

У Аркелла дело никогда не расходилось со словом, потому что это входило в его обязанности. Но отказ Клинка вызвал, естественно, насмешки и издевки.

Вяземский не присоединился к ним.

– Саша?

– Да, воевода?

– Лошади хотят пить, Отведи их с ребятами вниз к реке. А мы с чужеземцем останемся здесь.

Стрельцы нахмурились, но возражать не стали, отстегнули поводья, стягивающие подпруги, и двинулись. Аркелл наблюдал, как они вывели коней с площади, и вдруг разозлился. Возможно, он испугался спиритуализма больше, чем ему казалось, – по коже бегали мурашки и все внутренности сжались.

Юноша оказался один с ужасным Вяземским. Нос этого человека не отрезан, он словно сгнил. Было тяжело смотреть ему в глаза, и воевода знал это.

– Вы хорошо выдрессировали своих людей, воевода. А убивают и насилуют они тоже потому, что вы приказываете им?

Чудовище, казалось, больше развеселилось, чем разозлилось.

– Иногда, но в основном по воле высших духов. Хочу заключить с тобой сделку, Клинок.

– Сомневаюсь, но попытайтесь.

– Хаклют рассказал мне о вашей церемонии Уз. У нас в Скиррии такого нет. Хочу, чтобы ты помалкивал об этом – ты и все остальные, включая толстого старика, которого вы охраняете.

Аркелл рассмеялся.

– Вы не хотите, чтобы царь протыкал саблей ваши сердца?

Предводитель головорезов злобно усмехнулся:

– На первый раз прощаю такому сладкому малышу, как ты. Это все, что мне надо, а в ответ я могу быть хорошим другом.

– Я сказал, что не буду развлекать вас фокусами, воевода, и мы не будем больше хвалиться удалью.

В Шивиале Клинкам не нужно было завоевывать репутацию, но здесь о них никто не знал.

– Я говорю не об этом. Меня не волнует, насколько ты хорош со своим мечом, потому что у меня есть по тысяче людей на каждого такого, как ты. Эти твои Узы – я не хочу говорить об этом.

Аркелл быстро все просчитал и решил, что не будет ничего предпринимать, прежде чем согласится. Просьба Вяземского так проста, но из нее многое можно понять.

– Если Хаклют уже рассказал вам, тогда не стоит гнать лошадей и надеяться, что царь еще не знает. Все рыцари и герольды, и слуги, которые едут с нами, знают, как становятся Клинками, Закрыть рты им всем будет сложно, особенно если мы должны добраться до Кинска до весны, я могу обещать попробовать только очень хорошему другу.

– Ты хочешь уехать завтра?

– Да. Если звезды благоприятствуют этому.

Если бы свинья могла улыбаться, то она выглядела бы так, как Вяземский сейчас.

– Мы все любим играть в безопасность, сынок, Если астролог говорит тебе, что предзнаменование хорошее, а ты встречаешь зло, у него будут неприятности. Если он говорит, что все плохо, ты остаешься дома, и тогда ничего не происходит. Понятно? Я могу сделать весь следующий месяц неблагоприятным.

Если все скиррианцы одинаково суеверны, шивиальцы могут остаться в Звонограде до тех пор, пока не сгниют, как трупы в тине.

– Не сомневаюсь. Вы можете быть уверены, воевода, я сделаю все, что смогу, чтобы оставить Узы в секрете. Чем скорее мы решим наши дела в Кинске и отправимся, тем лучше, понимаете?

– Да. Согласен.

Воевода протянул большую, изуродованную и грязную, руку. Аркелл пожал ее, содрогаясь от отвращения. Хотя Вяземский и был ужасен, в этом случае казался искренним. Наверное, предводитель монстров мог быть доброжелательным с любыми друзьями, которых найдет, и все, о чем он просил, так мало… и далеко.

Хлопотный день – Бо раздавал приказы рыцарям и подписывал договоры с убийцами. Шаманы вопили и гремели в барабаны в Палате Стихий, а солнце уже садилось, касаясь крыш. Косматый пони, нагруженный оружием, пересек площадь, управляемый узкоглазым, морщинистым маленьким человеком в набедренной повязке. Широко улыбаясь, он подошел ближе и протянул воеводе кровавый мешок.

Вяземский заглянул внутрь и покачал головой:

– Итак, я был прав? Хорошо сделано, Крака! Кто-нибудь видел тебя?

– Нет, воевода.

– Отличная работа. Отец будет доволен.

Когда пони отъехал, Вяземский запихал чудовищные останки в мешок, бросил его к ногам и с невинным видом повернулся к Аркеллу:

– Что-нибудь еще, Клинок? Аркелл ответил:

– Ничего. Больше ничего. Зловоние преследовало его всю дорогу. В мешке была голова Басманова.

Лучшей частью дня был вечер. После всех церемоний царица нуждалась в отдыхе. Софья отослала всех прочь, села в любимое кресло с толстым шерстяным пледом на коленях и читала при свете свечей до тех пор, пока буквы не стали сливаться перед глазами. Только так она могла справиться с беспокойством – о беспорядках на улицах, о слугах и фрейлинах, оскорбленных и изнасилованных, о подготовке к свадьбе Таши и особенно о том, вернется ли Игорь к этому времени.

Приглушенный стон, раздавшийся из-за двери, разорвал тишину как фанфары. Толстая книга упала с колен и громыхнула об пол с тяжестью, довольной, чтобы оглушить медведя. Но человек, вошедший внутрь, был не Игорь.

– Евдокия! Ты испугала меня. Почему не спишь? Старая женщина изобразила что-то среднее между улыбкой и гримасой.

– Вам письмо, ваше величество.

В это время ночи? Оно не было издалека. Софья сорвала печать и вытащила бумагу.

Должна увидеть тебя! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, приходи! Т.

Почерк неровный, но узнаваемый, Ташин.

– Кто это принес? – прошептала Софья.

– Воевода Афанасий, – пробормотала Евдокия. – Сказал, что не знает, в чем дело, но он лжет.