Елизавета Дворецкая - Зеркало и чаша

— И я пойду — за тобой пригляжу, — сказал Зимобор.

— Нет, — жестко ответил Лютомир. Зимобор глянул в его узкие темно-серые глаза и понял, что шутки кончились. — Ты как раз не пойдешь. Ты только все испортишь. Тебе на глаза ей уже показываться никак нельзя.

— А завтра ты ее...

— Завтра я ее вызову. Срок последний — если не вызвать, она сама придет. И тогда кое-кому не поздоровится.

Дивина опустила голову, стараясь скрыть волнение. Завтра решится ее судьба, но от нее уже ничего не зависит. Ни она сама, ни князь Столпомир, ни Зимобор, ни даже сам Лес Праведный ничего уже сделать не могут. Вся надежда была на этого странного человека — если он человек, — оборотня, который рос в семье угренского князя, но был сыном Велеса и Князем Волков. Он-то знал, что собирается делать, но по этим темно-серым узким глазам его замыслов нельзя было прочитать.

Рано утром, пока не обсохла роса, небольшое городское стадо погнали из хлевов на луг. Все полочане бросили дела и стояли под тынами, добрыми пожеланиями провожая скотину. Многие норовили прикоснуться к коровьим или овечьим спинам, как к святыням, женщины обнимали шеи коров, украшенные цветами и лентами, плакали, ласкали их, как родных, мечтая о том времени, когда потомство этих коровок снова заполнит дворы полотеского посада. Дивина шла пообок, подгоняя стадо, как полагалось, пучком освященной вербы. Лютомира не было видно. Он обещал присутствовать, но кто его знает, каким образом и когда он собирается появиться.

Дивина вывела стадо на луг, потом вынула из мешка приготовленные угощения, разложила на опушке и стала обходить стадо, приговаривая:

Пока она говорила, за деревьями мелькнула первая серая тень. Молодой поджарый волк выскочил из-за куста и сел на краю поляны, словно чего-то ожидая. Пока Дивина обходила луг, из-за деревьев показывались все новые волки, пока их не стало семь.

Вернувшись туда, откуда начала, Дивина обнаружила там Лютомира. Она не удивилась бы, явись к ней огромный белый волк, но сейчас Князь Волков был в человеческом облике. Более того — он уже жевал пирог, скармливая по кусочку молодому волку, еще почти щенку-подростку, с черными подпалинами на боках.

— Утро доброе, сестра! — приветствовал он Дивину. — Хорошие пироги у вас пекут. Угощайся. — И он протянул ей кусок.

— А где тот зимний волчонок? — спросила она, откусывая от пирога.

— А вон он! — Лютомир поднял голову и кивнул на солнце, заливавшее лучами луг и березовую рощу. — Вырос, сыночек. Поначалу его Марена в волчью шкурку одевает, чтобы не замерз, а на равноденствие он шубку скидывает и золотым ягненком становится. Вон, красуется. Видишь, подмигивает тебе! Не забыл!

Князь Волков засмеялся, а Дивина вспоминала, как баюкала в своем зимнем заточении щеночка-волчонка, найденного в сугробе на самом темном донышке года, и не верила — неужели она держала на руках новорожденное солнце! А впрочем, не только для нее этот зимний лес был и темницей, и убежищем. Само солнце ежегодно проходит тот же путь.

— А это все другие мои дети! — Лютомир кивнул на волков, весело резвившихся и игравших, как сытые собаки. — Вон тот, долговязый, — мой старший сынок, Волкомир. Вон те двое — Серогость и Лесава. Вон тот, с рваным ухом, — Волкобой. Уж и драчун, не знаю, что с ним делать! Вон там еще двойняшки — Преград и Преграда. А вот этот толстый, который пятый пирог ест, — самый младший, Волченец. Кстати, запоминай имена. Пригодятся.

— Зачем?

— Затем, что вилы ничего на свете не боятся, кроме одного. — Лютомир сел на траву под березой и жестом пригласил Дивину сесть рядом. — Волка. Если не хочешь, чтобы вила приходила к твоим детям, дай детям имена волков. Одевай их в волчьи шкурки, как Марена солнце в солнцеворот одевает, — она их не найдет, а найдет, так не посмеет подступиться.

— Дети! — Дивина прислонилась спиной к толстому стволу березы и, подняв голову, посмотрела на небо сквозь зеленое кружево ветвей. Отсюда казалось, что само солнце сидит на вершине березы и вот-вот скатится прямо на тебя. — Откуда они возьмутся, если она в вечер свадьбы придет за мной?

— Может, не придет. Сегодня успеет батюшка свадьбу сладить?

— Чего там успевать? Жених готов, я тоже. Ты, что ли, брат, будешь всю ночь под дверью сторожить? Уж тебя-то любая вила испугается!

Дивина говорила насмешливо, но в глазах ее, устремленных на Князя Волков, читались нешуточный вопрос и надежда. Она уже не боялась его и думала: если есть на свете существо, способное напугать вилу, то только он — тот Волк, который гонит само солнце.

— А я... — Лютомир вдруг мягко обнял ее, прижал к себе и заглянул в глаза. В его взгляде появилось какое-то новое выражение, и Дивина вдруг испугалась. Не случайно он так возражал против того, чтобы Зимобор был здесь сегодня! — Нет, я не сторожить буду. Я что-нибудь другое придумаю. Ведь я...

Он склонился к ее лицу, Дивина ощущала на губах теплое дыхание его губ, но не могла пошевелиться, скованная той властной силой, которая ежегодно оковывает и очаровывает саму богиню Лелю, чтобы унести ее на всю зиму в подземелье Велеса.

— Приди ко мне, моя желанная, краса ненаглядная, цветок мой жемчужный, — еле слышно шепнул он и слегка коснулся губ Дивины.

По ее коже пробегал озноб, по жилам тек огонь, голова кружилась, все мысли разом исчезли. Но эти слова предназначались не ей. Разжигая страсть в себе и в девушке, Князь Волков подманивал и звал совсем другое существо. Вернее, даже два существа, и одному из них он уже предоставил свое тело.

Дивину зацепило самым краешком — вдруг ей стало так жутко, будто весь мир исчез, а вокруг простерлась черная Бездна, в глубине которой полыхал багровым пламенем Изначальный Огонь. Но тут же для нее все это исчезло. Мужчина отпустил ее, Дивина очнулась, открыла глаза.

И вцепилась в траву, на которой сидела: в трех шагах от нее возле березы стояла девушка такой красоты, что от одного взгляда на нее перехватывало дух. Сквозь полупрозрачную, легкую, как слои летнего тумана, рубашку маняще просвечивали очертания точеных плеч, округлостей пышной груди, длинных стройных ног; тяжелые, густые пряди золотистых волос спускались ниже колен. Под ее ногами стремительно вытягивались широкие темно-зеленые листья, похожие на маленькие лодочки, вставали стебельки, на которых мгновенно распускались жемчужинки цветов. Одуряющий аромат ландыша полз по поляне, густел, захватывал и подчинял. Белое лицо с тонкими чертами светилось, как жемчуг, а яркие зеленые глаза были устремлены на Лютомира с выражением пугливой надежды, восхищения, влечения, преклонения и благоговейного ужаса. Она выглядела зачарованной, не принадлежащей себе.