Дмитрий Воронин - Синее Пламя

— Не знаю, смотритель, не знаю. Может, и лазутчик… — Шенк сделал серьезное лицо и придал голосу нужный тембр. — Но даже если и так, сомневаюсь, что он задержится в этих местах. А я обещаю, что Великий Магистр узнает о том, что здесь произошло. И ваша роль в этом деле, уважаемый Граниль, не останется незамеченной.

Вроде бы и правда прозвучала — и в то же время фразы содержали в себе изрядную толику двусмысленностей. Не то чтобы темплар патологически не способен был на ложь — пусть он и понимал, что ложь есть грех, но и в святые не записывался. И все же старался избегать явного и прямого обмана. Великий Магистр и впрямь узнает о событиях в Телиншире,

Шенку в любом случае пришлось бы писать подробный рапорт, и умалчивать о событиях этого дня он не собирался. И наверняка роль Урбина Граниля во всей этой истории будет отмечена. Только вот вряд ли именно так, как о том думает господин смотритель… смотри ж ты, лицо расплылось в улыбке, того и гляди ручонки потирать начнет в предвкушении какой-нибудь награды из Цитадели или иной милости. Некоторым надеждам в этом мире не суждено оправдаться, скорее кое-кому очень не понравится тот факт, что Граниль, вместо того чтобы после первого же грабежа собрать людей и извести шайку под корень, стал ждать оказии, дабы привлечь к этой работе проезжих.

Вечерело. Солнце уже опустилось совсем низко к горизонту, касаясь краем верхушек деревьев и заливая облака неспокойным багровым светом. Народ постепенно расходился, шумно обсуждая взбудоражившее весь город событие, носилки с девочкой уже унесли, и сейчас возле нее наверняка хлопочет местная знахарка, потчуя малышку отварами… а может, и капелькой лечебной магии, на которую стоит закрыть глаза.

Шенку вдруг расхотелось снова отправляться в гостиницу. Хватит, переночевали… конь славно отдохнул, и пора в дорогу. А что на ночь глядя, так кому какое дело, как намерен поступить «алый плащ»? У него — своя дорога.

Ощущение упершегося в спину взгляда, появившееся сразу, как только Шенк покинул Телиншир, не проходило и ночью, и весь следующий день. Поначалу оно заставляло темплара оглядываться, потом он смирился с ним и следил лишь за дорогой. Расставшись с необходимостью пробираться лесом, он выбрался на тракт — здесь дорога была достаточно широкой, и даже в кромешной тьме всаднику не угрожало вылететь из седла, получив удар по лицу от невидимой упругой ветки. А потому Гром неспешно трусил шагом всю ночь, и к рассвету они уже находились в добрых четырех десятках лиг от городка.

С восходом солнца на пути стали попадаться другие путники, направлявшиеся по своим делам, — кто в одном с темпларом направлении, кто навстречу ему. Одни приветствовали рыцаря Ордена, другие провожали хмурыми взглядами. Кто-то предлагал составить компанию, преследуя в первую очередь собственные корыстные интересы — иметь спутником темплара означало по меньшей мере весьма весомую защиту от любых лихих людей. Мало кто рискнет напасть на «алого плаща», и не только по причине страха перед Орденом, но еще и потому, что о воинском умении темпларов слагались легенды. Шенк мог бы немало порассказать о том, сколько в тех легендах было правды и сколько красивого вымысла… Он прекрасно знал, что среди ветеранов «Стального кулака» или «Детей Галантора», что провели годы, совершенствуя свое умение владеть мечом во вполне реальных схватках, найдется немало таких, что заткнут его за пояс и по части фехтования, и в умении владеть копьем, секирой или арбалетом. О луке вообще речь не шла, искусство стрельбы из лука с самого начала не было сильной стороной Леграна, что вызывало некоторую печаль в глазах учителей и снисходительные улыбки на лицах более умелых послушников, проходивших обучение вместе с ним.

Но молва все-таки шла, и отказываться от напрасно приписываемых достоинств никто из темпларов не собирался. Иногда подобные слухи идут на пользу, заставляя искателей легкой наживы присматривать себе иную жертву.

Если бы. Шенк нуждался в спутниках, то очень скоро по тракту двигалась бы шумная разношерстная толпа. Но он снова и снова отказывался от предложенной компании и продолжал ехать в одиночку.

К вечеру Гром стал выказывать явные признаки усталости — и было весьма удивительно, что этого не произошло раньше. Пора было подумать и о ночлеге. Просидев в седле еще часа Два, можно было добраться до очередной деревушки — за день Шенк миновал их две, а там скорее всего нашлись бы и гостиница, и еда, и пиво — и, возможно, чан с горячей водой… Превосходно обученный боевой конь выдержал бы эти часы, но его всадник решил, что эту ночь он проведет под открытым небом.

Когда небо окрасилось алыми отблесками, он свернул с тракта и углубился в лес в поисках подходящего местечка. Таковое нашлось быстро — невысокий холм, подножие которого заросло густой сочной травой, меж которой журчала струйка чистой воды. Гром, возможно, предпочел бы уютное стойло и корыть с ячменем, но и предложенный вариант его вполне устроил. А Шенк, притащив на верхушку холма несколько охапок сушняка, развел костер и принялся готовить немудреный ужин, состоящий в основном из слегка обжаренной на огне свиной колбасы, которой запасся еще в Телиншире. Молодой Скойло и впрямь был достойным продолжателем дела своего отца, его стряпня была великолепна — истинная услада для усталого путника.

Ночь подкралась незаметно. Вроде бы еще совсем недавно на небе догорали красные отблески, и вот уже небосвод стал непроглядно черен, лишь холодные глаза звезд разглядывали мир с высоты да щерился в вечной улыбке лик полной луны, заливая все вокруг серебристым, колдовским светом. И сразу стал иным воздух — у ночного воздуха свой вкус, свой запах.., своя, особенная, густота — не кристальная прозрачность рассветного часа, не густая тяжесть полудня. Этого нельзя передать словами — лишь тот, кто долгие ночные часы провел у потрескивающего костра, не в силах оторвать взгляда от всполохов пламени на рдеющих углях, способен понять всю прелесть ночи.

Еще пара толстых веток упала в костер, взлетел сноп искр, весело закружившихся в своем коротком танце. Нанизанная на прутик колбаса распространяла изумительный запах… Вокруг было тихо — ни одного постороннего звука, только внизу, у подножия холма, время от времени всхрапывал дремлющий Гром. Ночь была чудесной — мирной, спокойной… и единственное, что нарушало эту благодать, было все то же ощущение взгляда, направленного в сторону темплара.

— Ладно, выходи, хватит прятаться, — негромко сказал он, словно будучи совершенно убежден, что тот, кто сейчас прячется среди деревьев, услышит эти слова.

Ни звука, ни шороха среди деревьев. Никто не спешил откликнуться на зов.