Дмитрий Воронин - Синее Пламя

— Ты что-то увидел?

Синтия стояла рядом — такая же грязная и, кажется, даже уставшая… Ее черные волосы, казалось, поседели — запорошенные пеплом, они лежали на плечах спутанными прядями. Полные губы приоткрылись, обнажая клыки.

— Тебе пора принимать зелье, — тихо заметил Шенк, надеясь, что никто из воинов еще не обратил внимания на смертельную бледность девичьего лица, на огонь в ее глазах. Впрочем, красноватый огонь вполне мог быть отблеском пожара. Она закрыла глаза, сосредоточилась, затем снова взглянула на темплара — просто черными глазами, большими, красивыми… и вполне человеческими. Губы расползлись в улыбке, обнажая ровный ряд молочно-белых зубов.

— Здорово! — Он восхищенно вгляделся в ее лицо. — Ты уже можешь… без снадобий?

— Не могу, — понурилась она, и он увидел, как загар сползает со щек девушки, оставляя лишь бледность. Но потом она все же улыбнулась прежней, леденящей кровь улыбкой вампира. — Надолго не могу, на несколько мгновений, не больше. Но это — первый успех. Дальше будет легче.

— Будет, обязательно будет легче!

Неожиданно для себя самого он обнял девушку, и та вдруг всем телом прижалась к его помятым, местами пробитым доспехам, прижалась, как будто в поисках защиты и понимания… Шенк почувствовал, что вопреки всему на свете испытывает непонятную нежность к этому хрупкому созданию.

Последние слова прозвучали достаточно громко, потому что стоящий неподалеку терц, опиравшийся на тяжелую секиру, согласно пробасил:

— Эт верно, алый… Будет легче. Вон скольких уже положили… в следующий раз задумаются, прежде чем лезть сюда.

Синтия сунула руку в кармашек на поясе, извлекла небольшой пузырек, одним махом вылила в себя. Вздрогнула, смешно сморщилась, по горлу пробежал комок, словно снадобье отчаянно пыталось выбраться наружу… Затем Шенк почувствовал, как напряглись мышцы на ее стройном теле… и вот на него снова глядят черные как ночь глаза, а лицо, под грязью и копотью, уже отливает здоровым загаром.

— Эй, малышка, а у тебя там не винцо ли, случаем? — В глазах терца зажегся неподдельный интерес, он смачно чмокнул, оглаживая заскорузлой ладонью окладистую бороду. — Дай-ка старику горло промочить… А то язык ссохся.

— Не винцо. — Синтия уже без опаски обернулась к ветерану, все еще не переставая страдальчески морщиться. — Болею я… лекарство… Ух, ну и гадость!

Ее передернуло от отвращения. Эликсиры Унтаро никогда не отличались хорошим вкусом — зато действовали.

— Болеешь? — Бородач непроизвольно сделал шаг назад.

Шенк прекрасно понимал его испуг. В осажденной крепости болезни иногда становятся куда более опасным врагом, чем клинки и катапульты тех, кто снаружи. Бывали времена, когда особо долго сопротивляющиеся цитадели забрасывались не камнями и даже не огненным зельем, а трупами умерших от страшных болезней… Это был подлый, жестокий ход, после него на долгие годы к мертвым стенам опасались приближаться даже отчаянные храбрецы. Неведомая смерть, притаившаяся меж камней, ждала свои жертвы — и, несмотря на все предосторожности, обязательно находила их.

— Это обычная болезнь. — Синтия сделала паузу, затем стыдливо потупилась. — Ну… женская, понимаешь?

— А-а… — протянул терц, но все же на прежнее место не вернулся, предпочитая сохранять дистанцию. — Тады ясно… вижу, снадобье мерзкое.

— Кстати, насчет винца. — Шенк отстегнул с пояса небольшую флягу, кинул ее бородачу. Тот, даром что выглядел неуклюжим, поймал легко. Встряхнул, внутри булькнуло. Он торопливо выдернул пробку, припал к горлышку, с наслаждением сделал несколько глотков.

— Ух… — Он тщательно заткнул сосуд, затем, уже ничего не опасаясь, подошел к темплару и протянул ему флягу: — Благодарствую, алый. Хорошее у тебя винцо, ничего не скажешь.

Легран невесело усмехнулся. «Алый»… звучит как издевка, если бы в голосе ветерана не слышалась искренняя приязнь. Его старый плащ, давно уже превратившийся в грязную тряпку, испещренный прорехами от вражеского оружия, пятнами копоти и крови, давно уже ни на что не годен, а некогда сияющие доспехи смяты и изрублены во множестве мест.

— Седни пойдут, как думаешь?

Шенк лишь пожал плечами. Город еще горит, лезть на стены сквозь едкий дым — не самая хорошая идея. Хотя кто знает, может, минги решат, что поднимающийся вверх чад мешает защитникам больше?

Огромный валун пролетел над головой, врезался в стену донжона, во все стороны полетели обломки. Здесь кладка была не чета городской стене, ее так просто не разобьешь. И все же, как говорится, вода и камень точит… у мингов достаточно и времени, и стенобойных машин. И камней, конечно, тоже.

— Нет, не пойдут, — наконец заявил он. — И завтра не пойдут… будут долбить стены. И таран новый делать.

Терц свесился с края стены, бросив взгляд на обгорелый остов, который еще утром был тараном — солидным сооружением, укрытым надежной защитой из толстых бревен и вымоченных в воде шкур. Такая крыша загорится не сразу… и все же таран успел ударить по воротам всего лишь три или четыре раза, а потом горючее зелье победило, и штурмовая машина вспыхнула… оттуда во все стороны бросились солдаты, что раскачивали чудовищный таран. Вряд ли кому удалось уйти, в машикулях привратных башен сидели лучшие стрелки.

— А ров они почти засыпали, — сообщил терц новость, как будто бы темплар и сам этого не знал.

Ров засыпали еще два дня назад. Минги шли на штурм, и те, кто бежал в первых рядах, тащили увесистые мешки с песком — много, сотни, тысячи… Стрелы бессильно застревали в мешках, не в силах пробить и добраться до прячущейся за ними плоти. А потом мешки летели в ров и тут же шли на дно — а поверх них ложился второй слой, третий, пятый… Ров — не река, к тому времени, как штурм все же отбили, мешками и трупами его завалили до краев, особенно у ворот, — и уже на следующий день по этому все еще наполненному влагой «мосту» покатился тяжелый таран… чтобы без особого успеха сгореть.

В Замке Орхаена не было тяжелого каменного катаракта, как в Цитадели, который намертво запечатал бы ворота. Здесь ворота были обычными — тяжелое, окованное металлом дерево уже было помято, местами обуглено. Его непрерывно поливали водой, не давая просохнуть, и пока имперцам не удавалось зажечь старый дуб. Но зажгут… или проломят. А может, все-таки найдут слабое место у одной из стен.

— Как там Штырь? — спросил он Синтию. Та в ответ лишь пожала плечами:

— Что этому медведю сделается? Ты же его подлатал, так что завтра, наверное, будет снова на ногах. Да, он хотел тебя видеть.

Штырь лежал пластом на узкой кушетке в помещении, ранее занимаемом прислугой замка. Сейчас почти все палаты донжона были заняты ранеными — их было несколько сотен, и немногочисленные армейские лекари, направляемые твердой рукой старухи Руж, чуть не падали с ног от усталости. Воздух провонял тяжелым запахом лечебных настоев, крови, гноя… и смерти. Этот, последний, запах был самым страшным — и Шенк не удержался, снова вызвал Знак, затворяя чудовищную рану на животе солдата. Свежую, еще не успевшую воспалиться, — что поделать, его способности имеют свои пределы. Дар Сиксты — для воинов, дабы помочь во время схватки. Когда мясо вокруг раны краснеет, а затем и приобретает черный цвет, Знак уже не поможет.