Анна Гурова - Князь Тишины

Мне стало как-то тревожно. На гопников-то плевать – все-таки день, люди вокруг – а вот воинственное настроение Макса настораживало.

– Ладно, уговорил, – сказала я. – Пьяный рабочий – худший ночной кошмар интеллигентной девушки. Пошли в другой вагон.

Мы поднялись со скамейки. В ту же секунду встал один из гопников и двинулся в нашу сторону. Вполне вероятно, что он просто шел в тамбур покурить. Но Макс счел своим долгом загородить ему проход, героически закрыть меня своим телом и осведомиться:

– Какие проблемы?

Гопник как будто этого и ждал. Рявкнув: «Ты че на меня вытаращился?!» – он без предупреждения треснул Макса кулаком в лицо.

Я вскрикнула и загородилась сумкой в полной уверенности, что следующий удар достанется мне. Макс упал и теперь ворочался на полу под ногами у ошалевших дачниц. Гопник смотрел на него сверху вниз с видом глубокого удовлетворения и чувством не зря прожитого дня. Подождав пару секунд и поняв, что Макс не готов продолжать сражение, он с достоинством вернулся к своим корешам.

Тетки, осмелев, принялись возмущаться, предлагая сдать в милицию почему-то Макса. Защитничек наконец поднялся. Из носа у него текла кровь.

– Пошли отсюда, – угрюмо сказал он, вытирая кровь рукавом. На этот раз я и не думала с ним спорить.

Электричка приближалась к Лахте. Мы вышли на платформу, и я сразу взяла курс на кольцо маршруток, намереваясь вернуться в город. Ехать в леса у меня пропало настроение. Макс с распухающим носом и окровавленным лицом выглядел отвратительно. Вид у него был виноватый и несчастный.

– Извини, что так вышло, – смущенно прогундел он. – Кто ж знал, что они вот так полезут…

«Если бы ты не нарывался, никто бы не полез», – сердито подумала я, но промолчала, пожалев инвалида.

– Пойду поищу, где можно умыться. Может, в кафе разрешат…

Я кивнула, в который раз давая себе клятву впредь с Максом не связываться.

– А я пока прогуляюсь по кладбищу. Оно вроде недалеко. Найдешь меня?

– Угу. Только осторожно там. Кладбище – место уединенное, всякое может случиться…

Я хмыкнула: «Кто бы советовал!» – и мы разошлись в разные стороны.

Лахтинское кладбище было такое же, как и сама Лахта: безлюдное, прозрачное, дрейфующее во времени в прошлое; как баржа, которая отцепилась от буксира и ее теперь медленно сносит по течению. Ржавые железные башенки с остатками красной краски на звездах, серые бетонные кресты с неразличимыми надписями, заброшенные могилы, похожие на кочки в зарослях бурьяна… Церковь выглядела живее: и купол блестел, и крыша была свежепокрашенная, и какая-никакая активность возле нее наблюдалась. В узких окнах с диагональными решетками мерцал свет, возле крыльца и в дверях маячили фигуры прихожан. Чтобы развеять мимолетную печаль, в которую меня вогнала окружающая местность, я решила зайти в храм.

Внутри оказалось неожиданно светло и довольно многолюдно. Под куполом пел хор нестройными молодыми голосами, по всем стенам и углам горели десятки свечей. Пол, стены, потолок церкви были обиты потемневшей вагонкой цвета гречишного меда, и из-за этого церковь слегка напоминала баню. Там и жарко было, как в бане. Я пристроилась с краю и принялась глазеть по сторонам, стараясь думать о возвышенном.

На странность я обратила внимание совершенно случайно. Где-то над поверхностью сознания мелькнула мысль: до чего же вон тому высокому парню не идет дутая синтетическая куртка. К таким темно-золотым локонам больше подошел бы плащ с капюшоном а ля эльф. Потом я подумала, что где-то я этого парня уже видела. И этого лысого старика тоже. И того бородатого… Я случайно перевела взгляд вверх, и у меня ослабели колени. На иконе, среди дремучего леса, коленопреклоненно молился святой – точная копия стоящего рядом со мной старика. Стараясь не очень заметно оползать по стенке, я смотрела на прочих прихожан и узнавала их одного за другим. Церковь была полна святых. Они стояли тесно, но не мешая друг другу, сосредоточенные, нереально спокойные и погруженные в молитву, все вместе и каждый сам по себе.

Еле дыша, я прокралась к дверям и в ужасе выскочила из церкви.

На улице все было таким же, как пять минут назад. Я диким взглядом обвела местность, будто ожидая, что сейчас из облаков пачками начнут валиться ангелы, однако кладбище оставалось все таким же пустынным и прозрачным. Метрах в пятидесяти, у ворот, сидели и болтали трое мужиков – вероятно, могильщики. По шоссе по направлению к станции деловым шагом прошла тетка с сумкой. Я перевела дух, с опаской оглянулась на церковь. Там пели себе и пели. В окнах дрожали огоньки свечей. Внезапно возникло острое желание вернуться обратно – чудеса ведь не повторяются – но одна мысль об этом нагнала на меня еще больше страха. Я потопталась на крыльце, вздохнула и двинулась к воротам.

Я прошла не больше десяти шагов, когда увидела идущую навстречу фигуру. По обочине, опустив голову и сгорбившись, брела женщина неопределенного возраста, судя по одежде – бомжиха в поисках пустых бутылок или нищенка с паперти. На голове криво и косо намотан грязно-бежевый платок, тело прикрыто пятнистым пальто с оторванным хлястиком, на ногах нечто бесформенное и невообразимое. Не дойдя до меня метров трех, нищенка вдруг опустилась на колени прямо в ворох гнилых листьев и начала перебирать их обветренными руками.

«Теперь еще и сумасшедшая, – подумала я, обходя ее по большой дуге. – Мне сегодня определенно везет».

– Миллионы листьев, – с глубоким удовлетворением в голосе вдруг произнесла нищенка, обращаясь ко мне.

– Что? – испуганно переспросила я, невольно остановившись.

– Нет – миллиарды, – повторила она, в подтверждение своих слов зачерпывая полные горсти прели.

Ее взгляд был как удар в лицо. Вневременной, невыразимый, потусторонний в самом точном смысле слова. Он поймал меня, парализовал и пригвоздил к месту.

– Миллиарды гниющих листьев – только здесь, на кладбище, – продолжила нищенка, улыбаясь наводящей ужас счастливой улыбкой. – И каждый не похож на другой.

Она вытащила из кучи черно-коричневый кленовый лист, напоминающий японский веер «скелет медузы», и трепетно, как по струнам, провела пальцами по его прожилкам. Потом отложила в сторону, на сухое место, и снова принялась рыться в листьях.

– И все они прекрасны, – шептала она, прикрыв глаза. – Наконец я нашла занятие, за которым хочу провести вечность. Один лист за другим, до конца времен – в поисках бесконечного очарования…

Теперь, когда она на меня не смотрела, я бочком двинулась к воротам – прочь из этого безумного места. Особенно когда я разглядела лицо нищенки. Оно меня, прямо сказать, добило. Неудивительно – ведь это было мое лицо.