Ольга Григорьева - Стая

– «Сей камень воздвигли Бьерн сын Горма, и люди его, и Халль с его людьми, и Избор из Гарды по Сигурду Оленю, красивейшему и сильнейшему из конунгов этой земли». Хорошо сказано?

– Неплохо, – согласился Избор. – Бьерн видел?

– Видел, – Тортлав перестал стучать по железке, откинулся назад, любуясь работой, довольно причмокнул. – Он велел еще приписать про Тюррни. Чтоб было «по Сигурду Оленю, красивейшему и сильнейшему из конунгов этой земли, и жене его Тюррни». Но про Тюррни я еще не успел.

– А про Белоголового ничего не велел написать? – съязвил Избор.

Миролюбиво настроенный Тортлав помрачнел. Оторвался от работы, положил острую железку на расстеленную под ногой тряпочку.

– Не надо бы тебе так говорить про Орма, – произнес с угрозой. – Особенно при Бьерне.

Ссориться Избору не хотелось. Он не ожидал, что шутка будет принята с обидой. Смутившись, пояснил:

– Шучу. Просто я слыхал, что они с Бьерном не в большой дружбе…

Не завершив фразы, княжич осекся. Слышать-то он слышал, да только не ему о том говорилось. Не признаваться же, что подслушал чужой разговор…

Признаваться не пришлось. Обиженный за хевдинга Тортлав хмуро забурчал:

– Может, и не в дружбе, только братья они.

– Братья? – опешил Избор. Позабыв о снеге, плюхнулся подле камня на задницу.

– Ну да, – Тортлав был отходчив, долго сердиться не умел. Успокоившись, вновь взялся за железку, приладил ее острием к камню, прикусил высунутый язык, резко и сильно нанес удар. Выдохнул, договорил: – С вами, словенами, всегда так – звон-то вы слышите, а где он – не ведаете. Братья они, кровно-названые. Кровью побратались, еще в детстве…

– Но…

– Но не но, а не наше это дело, – коротко ответил Тортлав и вдруг насторожился, замерев в нелепой позе с поднятым вверх топором.

– Ты… – начал было Избор, но, перебивая его, Тортлав зашипел:

– Тш-ш-ш-ш…

Нагнулся за каменюку, медленно положил топор на снег, вытащил из-за пояса два метательных кинжала – узких и длинных, с тяжелой, для лучшего вращения и дальности лета, рукоятью и трехгранным острием. Объяснил пригнувшемуся йзбору:

– Снег…

Теперь Избор и сам слышал негромкий, почти неуловимый, скрип снега под чьими-то ногами. Неведомые и пока невидимые находники приближались к усадьбе из лесной чащи, с юга. «А еще говорят, будто с юга дурных вестей не приходит… » – почему-то подумалось Избору. Одновременно с глупыми мыслями забухало в груди сердце, мышцы напряглись, а рука принялась ощупывать пояс в поисках оружия.

– Стой! – Нож Тортлава свистнул в воздухе, вонзился острием в ствол березы над головой невысокого крепкого мужика в короткой шубе и меховых сапогах. Мужик крякнул, остановился, поднял вверх раскрытую ладонь, то ли призывая остановиться тех, кто следовал за ним, то ли заклиная Тортлава повременить с нападением.

– Я Гримли, сын Дана, хевдинг этого хирда, – негромко сказал он. – Мы идем с миром.

– Ха! – Тортлав высунулся из-за камня. – С миром или с мечом?

Скальд показал на пояс Гримли, где, рядом с тяжелым мечом в узорных ножнах, покачивались топор и шишкастая дубинка.

– Мы идем в Хейдмерк к Хальфдану Черному. Нас послал его брат, Олав Гейрстадира [179], конунг Вест-фольда.

Об этом Избор уже не раз слышал от приходивших в усадьбу работников. Многие говорили, будто Хальфдан собирает войско и брат намеревается ему помочь. Теперь слухи подтвердились.

Избор вылез из-за камня, выпрямился. Приняв его появление за добрый знак, Гримли махнул рукой стоящим за спиной, под укрытием деревьев, воинам. Один за другим они стали выходить на поляну, поворачивая висящие за спиной круглые щиты белой стороной к Тортлаву и Избору. Последним из-за деревьев вышел худой маленький воин, еще совсем мальчик. Теплая шапка закрывала его лицо почти до самого носа. Но, едва увидев его, Избор почуял боль в груди и сухость в глотке. Невольно, подчиняясь пока еще неясному чувству, он шагнул вперед.

– Остюг… – прошептал он. Затем повторил, уже гораздо громче, почти выкрикнул: – Остюг?!

Мальчишка забросил за спину достающий ему до колен щит, приподнял шапку. На Избора глянули светлые глаза – родные и чужие одновременно.

– Меня называют Рюрик [180], – хрипло произнес мальчишка. – Рюрик из Гейрстадира!

Избор любил брата. В детстве, когда тот, еще совсем маленьким глуздырем, прыгнул в реку с обрыва и напоролся на подводную рогатину, он нес брата до дома на руках. По сию пору ему помнилась струящаяся по ноге Остюга кровь, дрожь тоненького тела, холодные капли, падающие с волос, и собственный страх, заставляющий Избора не чуять тяжести. Тогда княжич испугался, что потеряет брата, что тот уйдет, исчезнет в пустоте и больше не вернется – такой доверчивый, глупый, назойливый и любимый.

Но лишь теперь Избор осознал – то, чего он так боялся в Альдоге, случилось тут, в урманских землях. Остюга больше не было. Пред ним стоял чужой мальчишка с урманским именем Рюрик. У Остюга были братья и сестры, у Рюрика их не было. Остюг не умел и не хотел убивать, Рюрик – учился. Остюг мог заплакать от боли или обиды, Рюрик – никогда. Но взгляд Избора все-таки тянулся к тому, кто раньше назывался его братом, ощупывал тонкую фигуру, ловил каждое движение.

Люди Олава решили переночевать в усадьбе, чтоб поутру двинуться в путь. Черный конунг ждал их в Хейдмерке, затем намеревался пойти в Эйду на озеро Эйя [181], где, по слухам, собирались коротать зиму дети Гендальва. На эту ночь полупустая воинская изба наполнилась голосами и шумом, Пришедшие охотно рассказывали о пути, о жизни в Вестфольде, обменивались подарками, хвастали друг перед другом оружием. Рюрик держался поближе к Гримли и совсем не обращал внимания на Избора. Зато охотно откликался на шутки своих новых приятелей, сам подшучивал – по-мужски грубо и жестко. Из оружия при нем был короткий гаутский меч и легкий топор для метания. И то, и другое он отстегнул от пояса, положил на лавку подле себя, сам влез на нее с ногами, уткнулся подбородком в колени.

Избор не стал приставать к брату с расспросами или разговорами – если он решил назваться Рюриком и отказаться от прошлого – его дело. В урманских землях Избор научился терпению. Рано или поздно каждому делу приходит свой черед, значит, выпадет и такой день, который приблизит к нему брата. Тогда наступит и время разговоров.

Однако сидеть с ним рядом и молчать, когда в горле клокочут вопросы, а руки сами тянутся обнять его, Избор не мог. Поэтому поднялся и выскользнул на двор – походить, подумать.

В вечернем свете снег казался не белым – голубым. Укрывал землю ровным слоем, серебрился мелкими искрами. Выходя, княжич забыл накинуть теплый полушубок, поежился, растирая плечи. Со снегом ночи стали заметно холоднее – еще немного и грянут зимние морозы, не столь жестокие, как в Гарде, однако их силы вполне хватит сковать льдом тихие реки и озера…