David Eddings - Часовые Запада

Дарник чувствовал себя несколько неловко, на его простое, честное лицо легла тень неодобрения.

- Я, э-э, я прямо не знаю, Бельгарат, - с сомнением в голосе выговорил он.

- Мне, наверное, будет от этого не по себе. Если я все сделаю своими собственными руками, я буду уверен, что работа сделана как следует. Я все еще чувствую неловкость, когда вы действуете по-другому, мне это кажется вроде как надувательством, если ты меня правильно понимаешь.

Бельгарат вздохнул.

- Я боялся, что ты так на это посмотришь. - Он покачал головой и расправил плечи. - Коли так, давай поскорей спустимся к дому и начнем.

Понадобилось около месяца, чтобы выгрести из углов накопившийся за три тысячелетия мусор, поставить новые дверные косяки и оконные рамы, положить балки и настелить крышу. На это бы ушло в два раза больше времени, если бы Бельгарат не мошенничал всякий раз, когда Дарник поворачивался к нему спиной.

Все сложные работы выполнялись сами собой, когда кузнеца не было поблизости. Однажды, например, Дарник взял фургон и отправился за бревнами; как только он скрылся из виду, Бельгарат откинул в сторону тесло, которым он обтесывал балку, с серьезным видом поглядел на Эрранда и достал из куртки глиняный кувшинчик с элем, который успел стащить из запасов Польгары. Отхлебнув из кувшина, он направил свою энергию на упрямую балку и, не произнеся ни слова, высвободил ее. Во все стороны разлетелась туча белых древесных стружек. Когда балка была гладко отесана, старик самодовольно усмехнулся и проказливо подмигнул Эрранду. Ничуть не изменившись в лице, Эрранд подмигнул ему в ответ.

Мальчик и раньше видел, как творят волшебство: и Зедар-Отступник, и Ктучик были чародеями. И в самом деле, на протяжении всей его жизни мальчика окружали люди с каким-то необычным даром. Однако никто другой не был так искусен в этом деле и не творил его с такой уверенной легкостью, как Бельгарат. Как истинный виртуоз, старик проделывал невозможное так, что это казалось самым обычным делом. Эрранд, конечно, знал, как это делается. Нельзя, проведя столько времени в обществе разных чародеев, не поднатореть по крайней мере в теории. Та непринужденность, с которой действовал Бельгарат, иногда вызывала у него искушение попробовать самому, но всякий раз, поразмыслив, он понимал, что пока лучше без этого обойтись.

То, чему мальчик научился от Дарника, было, конечно, не столь чудесным, но нисколько не менее значительным. Эрранд сразу же заметил, что не существует практически ничего такого, чего кузнец не мог бы сделать своими руками. Ему был знаком каждый инструмент. Он мог работать как с железом и медью, так и с камнем и деревом. Он с одинаковой легкостью мог построить дом и изготовить стул или кровать. Пристально наблюдая за работой Дарника, Эрранд перенял сотни маленьких хитростей и секретов, в которых как раз и заключается разница между мастером и незадачливым любителем.

Польгара занималась всеми домашними делами. Палатки, в которых они спали, пока строился дом, содержались в идеальном порядке. Постели ежедневно проветривались, готовилась еда, выстиранная одежда вывешивалась сушиться. Однажды Бельгарат, явившийся поклянчить или украсть кувшин эля, окинул критическим взглядом свою дочь, которая, умиротворенно что-то напевая, разрезала на куски только что сваренное мыло.

- Пол, - едко произнес он, - ты самая могущественная женщина на свете. Ты сама не можешь сосчитать, сколько у тебя титулов, и нет в мире короля, который бы, встретившись с тобой, машинально тебе не поклонился. Ты можешь объяснить мне, зачем ты делаешь мыло подобным образом? Это тяжелая работа, оно горячее, да и воняет ужасно.

Польгара спокойно взглянула на отца.

- Я уже несколько тысяч лет, как самая могущественная женщина в мире, Старый Волк, - отвечала она. - Короли кланяются мне на протяжении нескольких веков, и я потеряла счет своим титулам. Но замужем я, однако, впервые. Мы с тобой все время были для этого слишком заняты. Но я очень давно хотела замуж и всю жизнь к этому готовилась. Я знаю все, что должна знать хорошая жена, и умею делать все, что хорошей жене необходимо делать. Пожалуйста, папа, не ворчи и, пожалуйста, не вмешивайся. Я еще никогда в жизни не была так счастлива.

- От варки мыла?

- Да, и от этого тоже.

- Это такая трата времени, - сказал он. Он презрительно взмахнул рукой, и к лежащим на столе кускам мыла присоединился еще один.

- Отец! - вскричала она, топнув ногой. - Прекрати сейчас же!

Бельгарат взял в руку два куска мыла - один свой, один ее.

- Ты можешь сказать мне, какая между ними разница, Пол?

- Мое сделано с любовью, а твое - просто фокус.

- Но одежду оно выстирает так же чисто.

- Мою - нет, - отвечала она и, взяв у него кусок мыла, положила на ладонь. Затем дунула на него, и он тут же исчез.

- Глупышка ты маленькая, Пол, - сказал он.

- По-моему, иногда нужно быть глупышкой для блага семьи, - спокойно ответила она. - Принимайся-ка за свою работу, отец, а я возьмусь за свою.

- Ты не лучше Дарника, - обиделся он.

Она кивнула с довольной улыбкой.

- Знаю. Наверное, поэтому я и вышла за него замуж.

- Пошли отсюда, Эрранд, - обратился Бельгарат к мальчику. - Это может оказаться заразным, а я не хочу, чтобы ты заразился.

- Ах да, - вспомнила Польгара. - Еще кое-что, отец. Не ройся в моих припасах. Если тебе нужен кувшин эля, так и скажи.

Высокомерно фыркнув, Бельгарат, не удостоив колкую реплику ответом, зашагал прочь. Но как только они завернули за угол, Эрранд извлек из-под туники коричневый кувшин и протянул его старику.

- Отлично, мой мальчик, - усмехнулся Бельгарат. - Видишь, как это просто, стоит только втянуться.

Все лето и до поздней осени все четверо трудились, обустраивая дом и делая его пригодным для зимовки. Эрранд старался помогать чем мог, хотя чаще всего его просили пойти куда-нибудь поиграть и не путаться под ногами.

Когда пошел снег, весь мир, казалось, преобразился. Дом превратился в надежное теплое убежище. В центральной комнате, где они ели и собирались по вечерам, был сложен огромный очаг, дававший тепло и свет. Эрранд, который все свое время, за исключением особо жестоких морозов, проводил на улице, после ужина часто ложился на меховой коврик перед огнем и глядел на пляшущие языки пламени, пока глаза его не начинали слипаться. А позже он просыпался в прохладной темноте своей комнаты, завернутый до самого подбородка в теплые пуховые покрывала, и знал, что Польгара осторожно отнесла его в комнату и уложила в постель. Тогда он счастливо вздыхал и снова погружался в сон.

Дарник конечно же смастерил ему санки, на которых было очень здорово кататься с близлежащих холмов. Снег был не очень глубок, и полозья не тонули в нем, так что Эрранд так разгонялся на склоне, что мог по инерции проскользить почти через всю лощину.