Neil Gaiman - Дым и зеркала

Сказав «Спасибо, Донна», я вернулся в отель.

Я хандрил целый день. А потом придумал способ переделать синопсис так, чтобы он удовлетворил все жалобы Донны по списку. Еще день размышлений, несколько дней стучания по клавишам, и я отослал на студию новый вариант.

Убедившись, что я искренне заинтересовался Джун Линкольн, Благочестивый Дундас принес мне свой альбом с вырезками. Само имя актрисы, как выяснилось, было псевдонимом, который взяла себе в 1903 году Рут Баумгартен в честь месяца июня и президента. Альбом был старый, переплетенный в кожу, а весом и размером походил на семейную Библию.

Она умерла, когда ей было двадцать четыре года.

– Жаль, что вы ее не видели, – сказал Благочестивый Дундас. – Жаль, что никаких ее фильмов не сохранилось. Она была такой великой. Она была самой большой звездой из всех.

– Она была хорошей актрисой? Благочестивый Дундас решительно покачал головой. – Нет.

– Она была прославленной красавицей? Если да, то по снимкам этого не скажешь.

Он снова покачал головой.

– Камера ее любила, это уж точно. Но красавицей она не была. В заднем ряду хористок нашлось бы десяток девчонок более хорошеньких.

– Тогда в чем же дело?

– Она была звезда. – Он пожал плечами. – Это и означает быть звездой. Этим все объясняется.

Я перелистнул несколько страниц: вырезки из газет, отзывы о фильмах, про которые я никогда не слышал, – о фильмах, единственные негативы и отпечатки которых давно потерялись, пропали или были уничтожены пожарными командами: нитратная пленка на целлулоидной основе считалась наилучшим очагом возгорания. Потом шли вырезки из журналов про кино: Джун Линкольн играет роль; Джун Линкольн на отдыхе; Джун Линкольн на съемочной площадке «Рубашки ростовщика»; Джун Линкольн в огромном меховом палантине, последний задавал временные рамки лучше, чем странная короткая стрижка или вездесущие сигареты.

– Вы ее любили? Он покачал головой.

– Не как женщину… – сказал он.

Повисла пауза. Протянув руку, он перевернул страницу.

– И моя жена убила бы меня, услышь она, что я говорю… Снова пауза.

– Но да. Худая мертвая белая женщина. Наверное, я ее любил. – Он закрыл альбом.

– Но ведь для вас она не мертва?

Он покачал головой. Потом ушел. Но свой альбом оставил мне, чтобы я еще его посмотрел.

Секрет иллюзии в «Сне художника» заключался в следующем: иллюзионист вносил на сцену крепко привязанную к заднику полотна девушку. Полотно поддерживали замаскированные провода, поэтому, когда художник с небрежной легкостью вносил полотно и ставил его на мольберт, он заодно вносил и девушку. Картина с девушкой на мольберте была установлена как сворачивающаяся штора, которую можно поднять или опустить. А вот «Зачарованное окно» создавалось в буквальном смысле при помощи зеркал: установленное под углом зеркало отражало лица людей, стоявших за кулисами.

Даже сегодня многие фокусники используют в своих номерах зеркала, чтобы заставить вас поверить, будто вы видите то, чего на самом деле нет.

Все просто, если знаешь, как это делается.

– Прежде чем мы начнем, – возвестил он, – должен вам сказать, что я синопсисов не читаю. У меня возникает такое чувство, будто они блокируют мое творческое воображение. Но не волнуйтесь, я велел секретарше подготовить выжимку, так что я в курсе.

У него была борода и длинные волосы, и он чуть-чуть походил на Иисуса, хотя я сомневался, что у Иисуса были такие белые, начищенные зубы. Судя по всему, он был самым важным лицом из всех, с кем я пока говорил. Звали его Джон Рей, и даже я слышал про него, хотя не был до конца уверен, чем именно он занимается: его фамилия обычно возникала в начале фильмов, рядом со словами ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПРОДЮСЕР. Голос со студии, уговаривавшийся о встрече, сообщил мне, что они, то есть студия, просто на седьмом небе от того факта, что он «присоединился к проекту».

– А разве выжимка ваше творческое воображение не блокирует?

Он усмехнулся.

– Так вот, все мы считаем, что вы проделали изумительную работу. Просто поразительную. Есть лишь пара вещей, с которыми у нас проблемы.

– Например?

– Ну, та история с Мэнсоном. Мысль о том, что эти дети растут. Мы в офисе обмозговывали несколько вариантов, пытались посмотреть, что подойдет. Есть один парень, скажем, Джек Хулиган, ну знаете, как ирландские банды, это идея Донны…

Донна скромно склонила голову.

– Его сажают за сатанизм, поджаривают на стуле, но перед смертью он клянется вернуться и уничтожить всех, кто его упек за решетку. Переход к сегодняшнему дню, молодые ребята подсаживаются в компьютерных клубах на игру под названием «Хулиганы». В заставке его лицо. И пока они в нее играют, он начинает ими завладевать. Может, в лице у него что-нибудь странное, что-то вроде Джейсона или Фредди.

Он остановился, словно ожидал бурного энтузиазма. Поэтому я сказал:

– И кто же пишет и распространяет эту интерактивную игру?

Он ткнул в меня пальцем.

– Вы у нас писатель, дорогуша. Хотите, чтобы мы делали за вас всю работу?

Я промолчал. Просто не знал, что сказать. «Думай с точки зрения кино, – посоветовал себе я. – Кино они понимают», и сказал:

– Собственно говоря, вы предлагаете переснять «Мальчиков из Бразилии», но без Гитлера.

Он поглядел на меня озадаченно.

– Был такой фильм Аиры Левина, – сказал я. В его глазах не мелькнуло ни тени узнавания. – «Ребенок Розмари». – Он продолжал смотреть пустым взглядом. – «Щепка».

Тут он кивнул, где-то что-то связалось, до него дошло.

– Смысл понят, – сказал он. – Вы пишете роль для Шэрон Стоун, мы горы сворачиваем, чтобы ее достать. У меня есть кое-какие каналы, чтобы связаться с ее командой.

На том я ушел.

Ночь выдалась холодная, а в Лос-Анджелесе не полагается быть холодам, и в воздухе сильнее обычного пахло леденцами от кашля.

Где-то под Лос-Анджелесом жила одна моя давняя знакомая, и я решил ее найти. Отыскав ее номер, я взялся за дело и провисел на телефоне почти весь вечер. Мне давали номер, я по нему звонил, и все новые люди давали мне все новые номера, я звонил и по ним тоже.

Набрав очередную череду цифр, я наконец узнал ее голос.

– Ты знаешь, где я? – спросила она.

– Нет, – честно ответил я. – Мне просто дали этот номер.

– В больничной палате, – сказала она. – У матери. У нее кровоизлияние в мозг.

– Извини. С ней все в порядке?

– Нет.

– Извини.

Повисло неловкое молчание.

– Как у тебя дела? – спросила она.

– Довольно скверно.

Я рассказал все, что до сих пор со мной случилось. Сказал, как себя чувствую.

– Почему оно так выходит? – спросил я у нее.

– Потому что они напуганы.

– Почему напуганы? Чем напуганы?

– Потому что здесь твое имя и твоя репутация целиком и полностью зависят от последнего хита, к которому ты сумел примазаться.