Neil Gaiman - Дым и зеркала

Этот рассказ был заказан «Пентхаусом» для январского номера, который был к тому же юбилейным: журналу исполнялось двадцать лет. Предыдущие несколько лет я перебивался как молодой журналист на улицах Лондона, брал интервью у знаменитостей для «Пентхауса» и «Нейв», двух английских журналов мягкого порно, далеко не таких зубастых, как их американские собратья; в общем и целом это можно считать журналистским образованием.

Однажды я спросил у модели, не кажется ли ей, что ее эксплуатируют. «Меня? – переспросила она. Ее звали Мари. – Мне хорошо платят, дорогуша. И это куда лучше, чем работать в ночную смену на фабрике печенья в Бэдфорде. Но я тебе скажу, кого эксплуатируют. Мужиков, которые покупают журналы. Тех, кто каждый месяц дрочит, пялясь на мои снимки. Это их эксплуатируют». Думаю, этот разговор и навел меня на мысль.

Я был доволен, когда его написал. До него все написанное казалось мне каким-то чужим, а этот я воспринял как свой собственный. Я нащупывал собственный стиль. Собирая материал для рассказа, я сидел в доклендской конторе «Пентхаус. СК» и листал подшивки журналов за все двадцать лет. В первом «Пентхаусе» были фотографии моей приятельницы Дин Смит. Дин верстала «Нейв» и, как выяснилось, была первой «Лапочкой года» в 1965-м. Краткую биографию Шарлотты я позаимствовал напрямую из журнальной биографии Дин: «возродившаяся индивидуалистка» и так далее. Последнее, что я знаю: «Пентхаус» разыскивает Дин для своего четвертьвекового юбилея. Она пропала из виду. Все это было в газете.

Пока я просматривал номера за два десятилетия, мне пришло в голову, что в «Пентхаусе» и ему подобных женщины не главное, главное в них – фотографии женщин. И это еще одно, с чего начался рассказ.

В 1965-м мне было девятнадцать: брюки дудочкой и волосы, потихоньку подползающие к воротнику. Всякий раз, когда включали радио, «Битлы» пели из него «Хелп!», и мне хотелось быть Джоном Ленноном, чтобы девушки за мной бегали, и всегда наготове была циничная колкость. В тот год я купил мой первый «Пентхаус» в табачной лавочке на Кингз-роуд. Заплатив украдкой свои несколько шиллингов, я пошел домой, заткнув журнал под свитер и время от времени поглядывая вниз, чтобы проверить, не прожег ли он дыру в вязке.

Журнал давно уже выброшен, но я всегда буду помнить: степенные письма против цензуры, короткий рассказ Х. Х. Бейтса и интервью с американским писателем, о котором я никогда не слышал; разворот раздела моды с мохеровыми костюмами и пестрыми галстуками, которые советовали покупать на Карнеби-стрит [24] Улица в Лондоне, известная магазинами модной одежды, преимущественно молодежной. .

И самое прекрасное, разумеется, девушки, и лучшая из всех – Шарлотта.

Шарлотте тоже было девятнадцать.

Все девушки из того давно пропавшего журнала казались идентичными в своей прекрасной пластиковой плоти: ни одного выбившегося волоска (как будто даже ощущаешь запах лака), пышут здоровьем, улыбаются в камеру, одновременно щурясь на вас сквозь густой лес ресниц; белая помада, белые губы, белая грудь – зимне-блеклая кожа под бикини. Я никогда не задумывался, какие странные позы они кокетливо принимали, чтобы не показать ни малейшего завитка или тени лобковых волос – впрочем, даже глядя на них, я бы их не узнал. Я завороженно смотрел лишь на незагорелые попки и груди, впитывал целомудренные, но призывные взгляды.

А потом я перевернул страницу и увидел Шарлотту. Она была не такая, как все. Шарлотта была воплощением секса: свою сексуальность она носила как прозрачную вуаль, как крепкие духи.

Рядом с фотографией шел текст, и я зачарованно его прочел. «Обворожительной Шарлотте Рив девятнадцать… возродившаяся индивидуалистка и поэтесса-битница, пишет для журнала «ФЭБ»…» Фразы вертелись у меня в голове, пока я пристально рассматривал фотографии во весь лист: она позировала и надувала губки в квартире в Челси – наверное, у фотографа, догадался я, и понял, что мне нужна она.

Она одних со мной лет. Это судьба.

Шарлотта.

Шарлотте было девятнадцать.

После я регулярно покупал «Пентхаус», надеясь увидеть ее снова. Но не увидел. В тот год не увидел.

Полгода спустя мама нашла у меня под кроватью коробку из-под ботинок и заглянула в нее. Сначала она учинила скандал, потом вышвырнула все журналы и, наконец, меня. На следующий день я нашел работу и комнатенку в Эрлз-корт – учитывая всю ситуацию в целом – без особых проблем.

Первая моя работа была в электромастерской возле Эдгрейв-роуд. Я не умел ничего, кроме как менять розетки, но тогда люди могли еще себе позволить вызывать для этого электрика. Мой босс сказал, что я могу учиться по ходу дела. Я протянул три недели. Мое первое поручение было просто сказка: поменять вилку от прикроватной лампы для английской кинозвезды, добившейся славы, изображая немногословных казанов-кокни. Когда я пришел по вызову, он кувыркался с двумя роскошными куколками. Я поменял вилку и ушел – все очень тактично. Я даже мельком соска не увидел, не говоря уже о том, что меня не пригласили принять участие.