Neil Gaiman - Дым и зеркала

– Наше дело много удивительнее и гораздо важнее. Вы в городе новичок, мистер Тальбот. Жаль было бы, скажем, повздорить.

– Говорите, что хотите, приятель. На мой взгляд, вы просто очередная проблема, которая требует решения.

– Мы кладем конец свету, мистер Тальбот. Глубокие поднимутся из своих океанских гробниц и пожрут луну, как спелую сливу.

– Тогда мне больше не придется тревожиться из-за полнолуний, правда?

– Не пытайтесь перебежать нам дорогу, – начал он, но я на него зарычал, и он умолк.

Снег за моим окном все падал и падал.

На противоположной стороне Марш-стрит, в окне прямо против моего, осиянная рубиновым светом неоновой вывески, стояла самая прекрасная женщина, какую я только видел, и смотрела на меня в упор. И манила меня одним пальцем.

Во второй раз за день оборвав разговор с продавцом алюминиевой обшивки, я спустился вниз и почти бегом пересек улицу, но прежде посмотрел в оба ее конца.

Ее шелковое одеяние струилось мягкими складками. Комната была освещена только свечами, и в ней воняло благовониями и маслом пачули.

Когда я вошел, женщина улыбнулась и поманила меня к столику у окна, где она раскладывала какой-то пасьянс на картах Таро. Когда я подошел ближе, одна изящная рука собрала карты, другая завернула их в шелковый шарф и осторожно опустила в деревянную шкатулку.

От запахов в комнате голова у меня загудела тупой болью. Тут я вспомнил, что сегодня еще ничего не ел, – вот от чего, наверное, головокружение. Я сел напротив нее, нас разделял только столик со свечами.

Она взяла мою руку в свои, всмотрелась в мою ладонь, мягко провела по ней указательным пальцем.

– Волосы? – недоуменно спросила она.

– Ну да. Я помногу бываю один. – Я улыбнулся, надеясь, что улыбка выйдет дружелюбная, но она все равно подняла бровь.

– Вот что я вижу, глядя на вас, – сказала мадам Иезекииль. – Я вижу глаз человека. А еще я вижу глаз волка. В человеческом я вижу честность, порядочность, невинность.

Я вижу хорошего человека, который всегда поступает по справедливости. А в волчьем я вижу рычание и стон, ночной вой и крики, я вижу чудовище, которое рыщет в темноте по окраинам города, брызжа кровавой слюной.

– Как можно увидеть рычание или стон? Она улыбнулась:

– Это нетрудно. – Акцент у нее был не американский. Русский, может быть, или мальтийский, или даже египетский. – Мысленным взором мы видим многое.

Мадам Иезекииль закрыла зеленые глаза. У нее были удивительно длинные ресницы и бледная кожа, а волосы никогда не лежали спокойно – они мягко парили вокруг ее головы, точно покачивались на глубинных течениях.

– Есть традиционный способ, – сказала она. – Дурной облик можно смыть. Нужно встать в бегущей воде, в чистой родниковой воде и есть при этом лепестки белых роз.

– А потом?

– Облик тьмы смоется с тебя.

– Он вернется, – возразил я, – в следующее же полнолуние.

– А потому, – сказала мадам Иезекииль, – когда этот дурной облик смоется, нужно открыть вены в бегущей воде. Разумеется, будет немного саднить, но ручей унесет с собой кровь.

Она была облачена в шелка, в шарфы и шали сотни разных оттенков, и даже в приглушенном свете свечей каждый был живым и ярким.

Ее глаза открылись.

– А теперь Таро, – сказала она и развернула черный шелковый шарф, в котором держала свою колоду, а затем протянула ее мне, чтобы я перетасовал карты. Я раскинул их веером, перелистнул, перекрыл мостком.

– Медленнее, медленнее, – попросила она. – Позвольте им вас узнать. Позвольте им вас любить как… как любила бы вас женщина.

Я подержал колоду, крепко сжав в руке, потом вернул ей.

Она перевернула первую карту. Она называлась «Вервольф», из тьмы на картинке на меня смотрели янтарные глаза, а ниже была красная с белым улыбка.

В ее зеленых глазах возникла растерянность. Они сделались изумрудными.

– Это карта не из моей колоды, – сказала она и перевернула следующую. – Что вы сделали с моими картами?

– Ничего, мэм. Просто их подержал. И все.

Перевернутая ею карта была «Глубокий». Зеленое существо на ней смутно походило на осьминога, и его рты – если это действительно были рты, а не щупальца – прямо у меня на глазах начали извиваться. Она накрыла эту карту следующей, потом еще одной и еще одной. Остальные карты оказались пустышками, просто клееным картоном.

– Вы подменили колоду? – Казалось, она вот-вот расплачется.

– Нет.

– Уходите, – велела она.

– Но…

– Уходите! – Она опустила глаза, точно пыталась убедить себя, что меня больше не существует.

В комнате все так же пахло благовониями и свечным воском, и я выглянул на улицу. В окне моей конторы вспыхнул и погас свет. Двое мужчин с фонарями бродили по ней в темноте. Они открыли пустой каталожный шкаф, огляделись по сторонам и заняли свои места: один в кресле, другой за дверью, чтобы ждать моего возвращения. Я про себя улыбнулся. Контора у меня холодная и негостеприимная, и если повезет, они прождут много часов, прежде чем наконец поймут, что сюда я уже не вернусь.

Вот так я оставил мадам Иезекииль переворачивать одну за другой свои карты, рассматривать их, точно от этого полные символов изображения вернутся, и, спустившись вниз, пошел по Марш-стрит к бару.

Теперь там не было ни души. Бармен курил сигарету, которую затушил, когда я вошел.

– А где любители шахмат?

– У них сегодня вечером великий праздник. Они собираются у залива. Нуте-ка. Вы «Джек Дэниэлс» пьете? Верно?

– Звучит заманчиво.

Он мне налил. Я узнал отпечаток большого пальца с прошлого раза, когда мне достался этот стакан. Я взял со стойки томик Теннисона.

– Хорошая книга?

Лысоволосый бармен забрал у меня книгу и, открыв, прочел:

Я допил, что еще оставалось в стакане.

– Ну и? Что вы хотели этим сказать?

Обойдя вокруг стойки, он поманил меня к окну.

– Видите? Вон там?

Он указал на скалы к западу от города. У меня на глазах на вершине скал зажегся костер, вспыхнул и загорелся медно-зеленым пламенем.

– Они собираются пробудить Глубоких, – сказал бармен. – Звезды, планеты, луна – все стало на нужные места. Время пришло. Суша потонет, моря поднимутся…

– Ибо мир должен быть очищен наводнениями и льдом, и будьте любезны впредь держаться своей полки в холодильнике, – пробормотал я.

– Прошу прощения?

– Ничего. Как быстрее всего туда добраться?

– Вверх по Марш-стрит. Потом налево за церковью Дагона, дойдете до Мануксет-вей и все время прямо. – Сняв с крючка за дверью пальто, он его надел. – Пойдемте. Я вас провожу. Не хотелось бы пропустить представление.

– Вы уверены?