Наталья Некрасова - Исповедь Cтража

Отнюдь. Они значительно выносливее людей.

Решено было довезти его до Твердыни.

Вскоре после того, как его перевязали, он пришел в себя.

Глаза его переполняла бешеная ненависть: боль от ран только разжигала ее. Он с проклятьями срывал с себя повязки:

— Мне не нужно вражьих милостей!

Эльфы все же не были склонны к самоубийству даже в таких условиях. Скорее всего эльф постарался бы выжить, чтобы потом бежать и сражаться против врага. Нет, не видел этот летописец эльфов…

Целитель беспомощно смотрел на раненого. Потом, видно решившись на что-то, подозвал воина.

— Я ничего от вас не приму, — хрипел эльф.

— И смерти? — мрачновато поинтересовался воин. Раненый замолчал, настороженно оглядывая людей. Воин бесцеремонно разжал ему челюсти, а целитель влил в горло остро пахнущий травами теплый напиток. Раненый закашлялся, поперхнувшись зельем, глаза его затуманились.

— Яд, — прохрипел он. Приподнялся: — Будь проклят Моргот! Нолдор отомстят…

И повалился навзничь на ложе.

Очнулся. Боли больше не чувствовал. Осторожно приподнял голову: нет, и не связан. Спиной к нему стоит какой-то человек в черном.

«Где я?..»

Ангамандо.

Враги.

Он пошевелился. Тело вроде бы слушалось его. Бесшумно поднялся и подкрался к человеку в черном.

Жаль, нет оружия. Но жизнь он продаст дорого. По крайней мере, этого-то с собой прихватит.

Его руки сомкнулись на шее врага.

Либо этот эльф был из самых яростных приверженцев Феанора, так что разум у него помутился, либо все это вымысел. Никогда эльф не убьет лекаря, тем более набросившись со спины.

— …Нинно, я…

Воин остановился на пороге; долю мгновения человек и эльф смотрели друг на друга, потом человек молча бросился вперед.

— …Эй, ко мне! Нинно убит!

— Целителя… — глухо сказал кто-то. Светловолосый широкоплечий гигант, мертвея лицом, потянул из ножен меч.

— Не смей, Лайхэн! Это пленный! — отрывисто скомандовал тот, кто вошел первым.

— Лекаря, тварь! — взревел Лайхэн. — Он, почитай, месяц с тобой возился, ты, мразь! Первые дни вообще от тебя не отходил! Ты хуже орка!

Один из пришедших опустился на колени рядом с неподвижным телом.

— Может, еще жив?..

— Нет, Кори. Нет, — ровно и тихо.

— Он же меня от смерти… когда я от чахотки подыхал… а его… — Кори отвернулся.

— Что с ним делать? — угрюмо спросил Лайхэн. — Ты старший, Орро. Скажи, что с ним делать?

— Возьмите его. — Орро отпустил заломленные за спину руки эльфа и с силой толкнул его вперед; потом нагнулся к мертвому и закрыл ему глаза. Когда выпрямился, лицо его было совершенно бесстрастным.

— Он — пленный, и мы не можем его убить, хотя трижды заслужил смерть поднявший руку на целителя. Пусть Учитель решит, что делать с ним.

И, тяжело посмотрев на безмолвствующего эльфа, добавил:

— Ты, помнится, желал встречи с Владыкой Ангамандо? Ну так идем. Твое желание исполнится.

— Учитель. Он убил лекаря. Он убил Нинно.

Высокий человек — тоже в черном, как и все здесь, — резко обернулся. Эльф невольно вздрогнул — как и все, кто впервые видел его, он был ошеломлен и растерян, — но быстро взял себя в руки, и на лице его появилась недобрая торжествующая усмешка:

— Славно тебя отметили, Моргот!

Лайхэн стиснул рукоять меча так, что пальцы побелели, но остался неподвижным.

— Закон Аст Ахэ гласит: поднявший руку на целителя достоин смерти, — так же ровно и бесстрастно продолжил Орро. — Закон также гласит, что пленный неприкосновенен. Потому мы привели его на твой суд, Учитель.

— Как это произошло?

Орро рассказал — коротко и четко, очень спокойно. Слишком спокойно.

— Что скажешь ты, Нолдо? — обернулся к эльфу тот, кого здесь называли Учителем.

— Скажу — рад, что сделал это! Скажу — жаль, что не было у меня оружия — не было бы такой роскошной свиты! Скажу, что рад видеть, каким ты стал, и жалею лишь об одном — не я сделал это с тобой! — Он говорил с яростной радостью.

— Не обо мне речь. Но ты сказал довольно. Быть может, у твоего народа другие законы, но по закону этой земли ты заслуживаешь смерти, — лицо Валы было похоже на застывшую маску. — Уведите его.

— Я и не ждал, что ты дашь мне последнее слово, Моргот!

— Последнее слово? Что ж, говори.

…Никто из эльфов не видел этого поединка, и не слагают песен о гибели короля Финголфина. Но сейчас Нолдо пел об этом — боль утраты и ненависть к убийце подсказывали ему слова.

…И летел по иссиня-черной равнине, по еще не остывшему пеплу белой молнией Рохаллор, и бился лазурный плащ за спиной Короля. Алмазной звездой в колдовском сумраке Севера был гордый всадник; и спешился он, и вострубил в серебряный рог, и в железо Черных Врат ударил рукоятью меча, и крикнул он: «Я вызываю тебя на бой, раб Валар, повелитель рабов!..» И вышел Враг…

…И ледяной молнией сверкнул Рингил, и темной кровью окрасился ясный клинок, и страшный крик издал Враг, отступив пред Королем Нолдор…

…И хотел Враг бросить тело Короля волкам, но молнией упал с неба Торондор, и ударил он Врага когтями в лицо; и унес он тело Короля, дабы упокоиться ему на горной вершине…

…Так пал Финголфин, прекраснейший из королей Эльдар; но наступит час Битвы Битв, Дагор Дагорат, и восстанет Король, и поведет он в бой войско свое, и за все злодеяния свои заплатит Враг в тот час. И помнит об этом Враг, и страх живет в душе его, и знаком отмщения ему — раны его, что не исцелятся вовеки, и знаком гнева Валар и грядущей кары горит над твердыней его Серп Валар, Валакирка…

Эльф усмехался, глядя в лицо Врагу. Сейчас он чувствовал себя победителем. Эта улыбка так и не успела покинуть его лица, когда Лайхэн обрушил ему на голову тяжелый кулак.

Так. Убивать лекаря подло, конечно, а пленного бить, значит, можно? Вообще-то этот эльф — если он был — тот еще мерзавец, но уж слишком много в этих хрониках проскальзывает свидетельств о том, что пленных в Аст Ахэ отнюдь не холили и лелеяли.

— Падаль, — беззвучно проговорил светловолосый воин.

— Отпустите его, — сказал Вала, отвернувшись.

— Что?!

Спросили разом, ошеломленно глядя на Властелина.

— Получится — мы за песню его казнили.

— Плевать! — не сдержавшись, прорычал Лайхэн. — Он трижды заслужил смерть!

— Подожди, Лайхэн, — вмешался Орро. — Возможно, ты прав, Учитель. Мы не подумали об этом.

— А свое он получит. Я знаю. И пусть станет ему карой то, что его не примет народ его, что отвернутся от него все, что остаться ему в одиночестве.

Они задумались.

— Да, это тяжкая кара. Тяжелее смерти, — подал голос Орро.

— Оружие оставьте при нем.

Вала резко обернулся и с холодной яростью прибавил:

— Никто не поверит ему, что он бежал отсюда с оружием. А солгать он не сможет. Они говорят, я жесток? Что ж, по крайней мере, этот — не обманулся.