Наталья Некрасова - Исповедь Cтража

Очень любопытно — стало быть, в Умбаре в начале Третьей Эпохи все же вполне себе в ходу был синдарин — по крайней мере, среди ученого народа.

Среди учеников Тулкаса они были лучшими — брат и сестра, Воители. Зловеще красивые, отважные и сильные, они в бою были равны самому Гневу Эру. Когда же они бились спина к спине, никто не мог их одолеть. Мрачным огнем боя горели их черные глаза, когда Тулкас говорил своим майяр о Великом Походе на север. И жестокий боевой клич вырвался из груди Воителя, когда главой над своими майяр поставил Тулкас — его.

И было разгромлено воинство Врага.

Гортхауэра тогда не нашли. Говорили потом, что, страшась гнева Валар, затаился в одной из пещер Твердыни Мелькора и долго, уже после отплытия Бессмертных, не решался покинуть своего укрытия, дрожа от ужаса.

Но не по чести показалось Махару и Мэассэ и наказание Мелькора, и тем более судилище над Черными эльфами. Воительница видела ту, которую она не смогла добить. Теперь она проклинала себя за жалость. «Лучше бы я убила ее тогда… Она бы умерла быстро, без мук…»

Вот. А Мелькору это как-то в голову не пришло…

Но Воителям позволялось только сражаться — мысли своей иметь им не полагалось.

И когда свершилась казнь, Воитель снова сказал Тулкасу:

— Это против чести.

И с тех пор Воители не являлись в чертоги Тулкаса — ни на бой, ни на застолье. Сады Ирмо теперь были их домом, и там впервые познала Воительница слезы.

И устрашился Оссе кары, постигшей Мелькора, и с покаянием пришел в Валинор. Был он прощен, и великий пир устроили в его честь. Но что-то терзало душу Оссе. «Отступник», — звучал в сердце чей-то глухой голос. И, обернувшись, он увидел Владыку Судеб. И тогда, после торжества, волной к ногам Намо упал Оссе и умолял о прощении.

— Прости меня, господин, но я боюсь, боюсь не боли, не смерти — неволи. Я дик, я неукротим, и неволя для меня страшнее любой пытки! Прости!

И Владыка Судеб пожалел майя и взял его под руку свою, и стал Оссе вассалом Намо.

…А над лесным озером далеко от Благой Земли таяли туманом последние клочья наваждения Айо, и четверо майяр видели все, что случилось в Валиноре. И словно камень, застыл Охотник, и закрыла лицо руками в ужасе Весенний Лист, и безудержно плакал Золотоокий. И угрюмо молчал Айо.

Изначально, как и Мелькор, творцом был Вала Ауле. Но некогда, устрашившись гнева Илуватара, отрекся он от творений своих и поднял руку на них — тогда майя Гортхауэр, чье имя в то время было Артано-Аулендил, первый из учеников Ауле и равный самому Кузнецу, ушел от него, ибо трусость Валы была ему отвратительна. И ныне страх ослушаться повеления Манвэ и Эру сделал Ауле палачом. И после того, как выковал он цепь Ангайнор и оковы для Эльфов Тьмы, лишился он дара творить и не мог создать более ничего, ибо палач не может быть творцом.

И проклял навеки Мелькор, и Единого, и Валар, и неправедный их суд, и Финве со всем родом его.

Так заканчивается повествование об Эллери Ахэ. Неведомо оно ни эльфам, ни людям Трех Племен: ни Валар, ни майяр никогда не говорили об этом. Потому молчит об Эльфах Тьмы «Кванта Сильмариллион», и мудрые не говорят ничего. Владыки же Валинора и майяр, слуги их, в большинстве своем не хотят ни знать, ни помнить.

Нет. Я лучше пока не стану ничего говорить. Так. Успокоиться. Не бушевать. Не трогать пока Борондира. Надо успокоиться. Я дочитаю все до конца, потом я буду думать… нет, не буду. Да не знаю я, что я буду делать!

Это все настолько по-людски, что я даже не пытаюсь представлять себе Валинор. Нет, это явное переосмысление событий уже в куда более поздние времена, когда короли вершили несправедливость и не слишком милостиво обходились со своими соперниками и инакомыслящими. Честное слово, живи я, к примеру, во времена Ар-Фаразона, когда по всему острову резали инакомыслящих или тащили в жертву на алтарь, я вполне бы мог написать такое. И поверил бы. Или когда жил бы я себе в Умбаре, а тут какой-нибудь гондорский владыка приходит и завоевывает меня во славу Единого.

Нет. В такое нужно верить либо безоговорочно, либо не верить вообще. И пока я не увижу чего-либо подобного своими глазами — не поверю. Поверю в события, да, могу, да, многое за это, но не поверю в побуждения, приписываемые героям повествования, и в то, как все осуществлялось.

И даже если все было так — за что же проклинать род Финве? Сам Финве сказал жестокие слова, но род его, его дети и внуки, которых еще и в помине-то не было? И это — милосердный Мелькор, Возлюбивший Мир?

Что же такое нашел в этом писании Борондир, что уверовал? Впрочем, что я о нем знаю? И расскажет ли он мне?

Я перевернул следующий лист.

Руна Тэ-Эссэ.

СОЛЛЬХ — ВЕРЕСК

Мы ждали тринадцать дней. И еще десять. Эленхел не было. И тогда Аллуа сказала — она не придет. Наурэ гневно посмотрел на нее:

— Так ты знала?

— Да, с самого начала.

— Она убита, — глухо сказал Моро. Впервые со дня ухода он заговорил. — Все кончено. Все погибли. Разве ты не понял, почему Учитель отослал нас?

— Я-то понял. Думаешь, мне хотелось уходить? Думаешь, я…

— Хватит! — оборвала их Аллуа. — Довольно.

— Но она же клялась! И теперь все погибнет из-за нее! Это же предательство! И ты, ты тоже… Аллуа, ты-то как могла? Почему молчала?

— Не надо, Наурэ. Ты сам не веришь своим словам. Впрочем, кляни нас, как хочешь. Но она вернется.

— Когда? Ну?!

— Не знаю. Но вернется. И мы это увидим. — Она сжала в руке холщовый мешочек, висевший у нее на шее, — там лежал алый камень. — Надо ждать.

— Что же теперь — сидеть в бездействии?

— Нет. Будем жить. Познавать себя и учить других, чтобы быть готовыми, когда настанет время.

— Но ведь все изменилось, — дрогнувшим голосом сказал Альд. — Что же теперь нам делать?

— Будем решать сами, — сказала я. — В нас верили. У нас есть Дар и есть Наследие. Будем думать.

Судьба не дала нам времени. На третью ночь напали орки. Утром, когда мы вновь собрались вместе, оказалось, что нас только четверо. Дэнэ и Олло подошли попозже. Айони пропала. Она уже давно жаловалась на странные головные боли, которые почти лишали ее памяти. Вот и теперь она бросилась в лес и, сколько потом мы ее ни искали, не отзывалась. Орки же, сами перепуганные неожиданной стычкой, быстро разбежались и вряд ли увели ее с собой. Я побежала за ней. Я так и не вернулась тогда. Заблудилась в лесу. Вспоминать о своих скитаниях не хочу, да и неважно все это. Потом, как мне рассказали, пропал Дэнэ — ушел куда-то ночью. Наверное, маленький воин решил все же найти Айони…

А потом уже стало бесполезно искать. И тогда оставшиеся пятеро разошлись — каждый в свою сторону, чтобы встретиться здесь же, когда старший — Наурэ позовет нас, и Наследие откликнется. Может, удастся найти прочих… Одно было утешением — мы умеем ощущать друг друга, и потому мы знали, что все живы. Жаль, что мы не умеем вести мыслью. Можно позвать — а куда? Этого мы не можем. Знаем, что живы. Не знаем — где…