Наталья Некрасова - Исповедь Cтража

Небесный Отец слушал его внимательно, а потом спросил вдруг:

— Скажи мне, ннар-Хоннар, отдашь ли своего сына — того, что подмастерьем у кузнеца, — мне в ученики?

Хоннар едва не поперхнулся здоровым куском ароматного мяса, поняв, что за время застолья так и не вспомнил ни разу, что собеседник-то его — и не человек вовсе…

— В обучение? Богу? — хрипло спросил он.

— Я пришел помочь людям, — пожал плечами Ннар'йанто. — Но не могу же я быть везде и помогать всем в одиночку! Разве вам не нужны искусные кузнецы и целители, разве вы не хотите знать, как собрать и сохранить богатый урожай, как сделать, чтобы охотники и рыбаки не возвращались с пустыми руками? Да мало ли что может понадобиться людям! Вот я и буду учить.

— Я… мне нужно подумать, — побледнев, выдавил Хоннар. Шутка ли: родной сын — и вдруг ученик бога! На такое дело пойти — чай, не чарку медовухи опрокинуть, понимать надо! Вот ужо Ларана причитать будет — как же! кровиночку родимую! да в дальние края! а ежели провинится в чем — ведь ни могилки не останется, ни косточек белых…

Может, и не останется. Бог все-таки.

— Подумай, — согласился Ннар'йанто. — А если еще кто надумает у меня поучиться — милости прошу.

— А что возьмешь за науку свою? — осмелился спросить вождь. Ннар'йанто обжег его ледяным взглядом — у бесстрашного Хониара, который в одиночку, все знали, не раз на лесного хозяина ходил, зябкий холодок пополз по хребтине и возникло почти неодолимое желание забиться куда-нибудь в укромный уголок. Бог все-таки. А ну как прямо сейчас грозовой стрелой испепелит незнамо в чем провинившегося вождя-Волка?

А Мелькор что, не понимал, что это достаточно дикие люди и от них именно такого понимания отношений с божеством и следует ждать? Что же он сразу-то зубы показывает? Кстати, отнюдь не отрицает, что он бог и есть…

Впрочем, я придираюсь к мелочам. Летописец записал все это гораздо позднее, когда уже хорошо был известен обидчивый и ранимый нрав Мелькора, когда уже забылись старые обычаи и предков стало принято считать дикарями… Я просто зануда. И злопыхатель. Потому — умолкаю и просто читаю.

— Мне, — глаза Небесного Отца полыхнули пламенем не хуже грозовых стрел, — не нужны ваши дары. Что нужно будет, чтобы прокормить ваших детей, то и принесете. Остальное я дам им сам. Понял ли ты меня, ннар-Хоннар эр'Лхор?

Еще б тут не понять! — разом ведь либо в прах обратит, либо в жабу бурую, безобразную… одно слово — бог. Хоть и добрый. Хоннар сглотнул тяжело и выговорил:

— Понял, Ннар'йанто… прости, что по неразумию прогневил…

Небесный Отец усмехнулся уголком губ:

— Ну, полно тебе… какое там — прогневил… Расскажи лучше еще об иранна: что-то странное там было о шаманах Ворона…

Странное что-то было в этой повести. Странно, что нечеловечески прекрасные существа сразу же были приняты людьми за Волков, пусть и небесных. Суть свою все же не спрячешь. И оскал твоего естества все же будет проглядывать сквозь благообразную внешность. Как истина проступает сквозь строки этой Книги…

И сразу же — за дело. Опять забирает к себе детей — и на будущее себе послушных воинов создает, да и родители никуда теперь не денутся…

Как же легко прикрыть дурные намерения видимостью добра…

Ого! Вот как раз и подтверждение!

… — Это как, — не отставал воин, — совсем волк?

— Не-е… голова только.

— Думаешь, человек с волчьей головой — это красиво?

Дан задумался.

— Не, не очень. Но ведуны говорят, что Небесный Волк такой, а Ннар'йанто вроде как он и есть.

— Кто? Волк?

— Известно, Волк! Небесный Отец, Тот, кто давным-давно создал все. А потом он смешал свою кровь с землей и сотворил людей. Все люди — дети Великого Волка. Ты разве не знаешь?

Ну, вот. Стало быть, у Гортхауэра и Мелькора были, м-м-м, соответствующие головы… или выражение лица, когда они встретились с людьми. Иначе кто бы их принял за небесных волков?

Кстати, это подтверждается некоторыми преданиями, идущими от Первой Эпохи, где говорится, что у обоих были острые зубы и страшные клыки, как у нетопырей-кровососов. И глаза хищного зверя.

Борондир, извини. Хорошо, что ты моих мыслей не читаешь.

…Еще любопытное замечание. Теперь я хотя бы буду знать, чему он их учил и чем это отличалось от учения эльфов. Или ничем? Тогда почему же эльфы не правы, а он — прав? Нет, различие быть просто обязано…

…Тано учил их кузнечному ремеслу и искусству охотника и воина; учил слушать землю, понимать язык камней, растений и трав. Учил защищать себя, выживать — жить.

Сдается мне, что охотниками и воинами они были задолго до знакомства с Тано. Ежели в Средиземье живут орки — тут, чтобы выжить, хочешь не хочешь, а воином станешь. И — не будь эти люди отличными охотниками — как бы они вообще выжили и не перемерли с голоду? Да и травы дикие племена обычно прекрасно знают, чему свидетельство труд «О травах, в Эндорэ произрастающих, а также на острове Нуменор и Тол-Эрессэа» некоего Белегорна Достопочтенного, в котором огромный раздел посвящен травной науке различных племен.

Пока не понял однажды, что защищать их должен был — от себя самого.

Неужели понял?

Слишком радостно это было — у него снова были ученики. Те, что становились частью его самого: кто коснется твоих рук — коснется сердца, сказала тогда худенькая девочка, похожая на стебелек полыни. Наверно, он и сам не до конца понимал еще, чем это может обернуться, — а может, просто люди (иринэй, однажды вырвалось у него, Гортхауэр кивнул — и Вала еле заметно смущенно улыбнулся) все-таки были иными, чем Эллери, и он не страшился за них…

А вот надо было бы страшиться. Ведь он снова делает из них существ, которые не смогут жить без него…

Волчонок был худощав и зеленоглаз. И молод — младший сын вождя, на взгляд не больше лет десяти-двенадцати. А через пару лет уже будет считаться воином. Слишком мало они живут, так мало — искры в ветреной ночи…

А Волчонок преклонил колено, поднял руки ладонями вверх и старательно, с явным трудом выговаривая слова чужого языка, произнес фразу, которую твердил про себя всю дорогу.

Однако же!.. Гортхауэр ему подсказал, что ли? После всех этих лет, после всего, что было, — эта просьба? Вала немного растерялся:

— Ала… Кор-эме о анти-эте…

И протянул руки — ладонь к ладони, — а в следующее мгновение лицо мальчика смертельно побледнело, зрачки расширились, наливаясь обморочной чернотой, он стиснул руки Валы, начал медленно валиться набок — Мелькор едва успел подхватить его…

— Что это было?

— Что, алхор-инни?

— Что это… кто это был… когда? Кто они были?

— Это, — Мелькор отвернулся, — было очень давно. Очень.

— Но кто они? — с болезненной тоской. — За что их?..