Наталья некрасова - Великая игра

А человек, тот самый прекрасный человек, который приходил к нему в снах, с безмятежной улыбкой древних изваяний богов шел к Ономори широким шагом, и одежды черного цвета развевались за ним на ветру. И, ощутив противную слабость в ногах и животе, Ономори сел и стал ждать.

Человек деловито, совершенно без усилий, пальцами сломал решетку. Улыбнулся. Взял Ономори за подбородок. Пальцы были холодными и крепкими. Ономори почему-то утратил всякую волю и охоту к сопротивлению.

— Ого. Да, похож. Эльфийская кровь не выгорает, какой бы ни была. — Ономори слушал чужой язык, но почему-то понимал его до последнего слова. — Уши почти без мочек, скулы… А я ведь знал твоего предка Моро. Я учил его. И эта штучка, — человек осторожно погладил пальцем талисман, видневшийся в разрезе рубахи Ономори, — тоже мне очень знакома. Да… очень знакома. Ну, вылезай. Дорога далека, пора.

Ономори ощущал себя маленькой зверушкой, загнанной в угол. Если бы этот человек его сейчас убил, это было бы даже легче, но он не собирался убивать Ономори.

— Ты думал, я проделал весь этот путь ради того, чтобы убить тебя? — усмехнулся человек, и Ономори внутренне сжался. — Я кажусь тебе таким глупцом? Или ты так высоко себя ценишь? Что ты о себе возомнил?

Слова звучали холодно и жестко и были похожи на равнодушные удары гибкой бамбуковой палкой, когда бьющему это не доставляет ни удовольствия, ни раздражения.

— Вообще, ты отчасти прав, — вдруг улыбнулся человек прекрасной, обаятельной улыбкой. — Ты для меня ценен. И я пришел забрать тебя.

Ономори не посмел спросить — зачем.

— Да по праву, — пожал плечами человек. — Твой предок был обязан мне существованием.

Ономори почувствовал, что проваливается в бездонную яму. Бесчисленные века, истинные события, ставшие легендами, в которые уже никто не верит, вдруг поднялись, как страшная темная морская волна до неба, и накрыли его с головой.

— Ты создал его? Ты — …?

— Он обязан мне своим существованием, — резко повторил пришелец. — Этого довольно.

Этого было слишком много для человеческого разума, и Ономори едва успел взять себя в руки, чтобы не провалиться во тьму окончательно.

— Молодец! — с веселым удивлением сказал человек. — Хорошо владеешь собой. Но довольно. Если эта тварь пережрет, то уснет, и добираться придется долго.

Он повернулся к дракону и сделал у него перед мордой какой-то жест рукой, и тот застыл, как каменное изваяние.

Как увидел Ономори, на спине возле шеи у твари было что-то вроде двойного седла. Но как такое существо вообще может летать — было непонятно. Огромное бочкообразное брюхо явно мешало полету. Как бы то ни было, когда дракон по знаку пришельца очнулся, развернул кожистые алые крылья, побежал по земле, как гусь перед взлетом, в воздух он поднялся довольно быстро и легко. Земля завертелась, удаляясь, превращаясь в огромное блюдо, в лицо ударил встречный холодный ветер, и вскоре Утренний Край исчез.

— Немного полета, немного голода и холода — и будем на месте. Надеюсь, ты умеешь переносить голод и холод? — с насмешкой спросил человек.

Ономори не сразу понял, что слова звучат у него прямо в голове. Такой ветер не перекричишь. Ономори молча кивнул. Знать бы еще, куда они летят.

— Тебе не все равно? — отозвался человек. Голос его звучал так четко и ясно, словно говорили они, сидя на солнышке в павильончике у пруда. — Твоя судьба свершилась, так покорись ей. Так предопределено. Кому это лучше понимать, как не тебе.

Ономори больше не задавал вопросов.

Этиген наконец нашел в себе мужество выбраться из зарослей. Куда его занесло — он не знал, гнал коня без оглядки. Было уже довольно темно, кругом тихо. Он чутко прислушивался и озирался по сторонам. Все было тихо и мирно — ни криков, ни чадной вони горящего мяса, ничего настораживающего. Тишина и одиночество.

Этиген погладил коня по шее, взобрался в узорное седло. Тихо двинулся вперед, выискивая дорогу. Здесь была дикая земля, земля крестьян, народа полей, народа болот…

Довольно скоро он увидел вдалеке огонек костра. В тихом вечернем воздухе ясно были слышны негромкие голоса. Он подъехал поближе, прислушался. Стал различать слова. Говорили на каком-то диалекте — наверное, крестьяне. У них какой-то свой язык и своя жизнь. Чужой народ. Муравьи. Почувствовав себя увереннее, он поехал вперед.

Их было человек восемь-десять, костлявые, малорослые, жилистые и темные, с непроницаемыми тупыми плоскими лицами.

— Эй, — повелительно произнес Этиген, стараясь как можно четче и резче выговаривать слова — а то эти тупые головы не поймут человеческой речи. — Дайте еды мне и коню. Ты, — ткнул он пальцем в неопределенного возраста мужчину в широких штанах и рубахе до колен, — найди дорогу. Утром выведешь меня.

Этиген спешился, сунув повод в руку кому-то из этих полулюдей. Крестьяне, встав, опять же непонятными взглядами смотрели на него.

— Вы что, — досадливо бросил Этиген, — совсем полоумные, что ли?

Больше он ничего сказать не успел, потому как один из крестьян с таким же непроницаемым лицом ударил его по голове мотыгой.

Этиген для них был чужак. Из высшего народа. Но он пришел один, и пришел в те места, где не было закона народа дорог. Потому он был добычей. И, не сговариваясь, его убили — он пришел не в то место и не в то время. С тела быстро сняли все драгоценности и оружие. Одежду не тронули — народ полей такое не носит, народ воинов сразу поймет, что они кого-то убили. Оружие можно будет переделать — оно из железа, сгодится на ножи, серпы и мотыги. Золото тоже сгодится — можно будет купить у народа дорог нужные вещи. Конь в хозяйстве не пригодится. Народ полей не знал, как обращаться с лошадьми. Можно было бы продать его народу дорог — но он не тягловый, это нежный верховой конь, сразу поймут, что он принадлежал господину, и начнут искать его. Но коня можно съесть.

Тело оттащили к болоту и надежно утопили в трясине. Когда настанет время большой жары, болото закаменеет, и никто никогда не найдет этого человека из народа, ходящего по дорогам. Вот пусть по дорогам и ходят, а бездорожье — не для них.

Видимо, Ономори сам впал в какое-то оцепенение, как тогда дракон, потому что ясно помнил только самые последние часы пути над угрюмыми черными горами, торчавшими, словно драконьи гребни, из густого серовато-белого тумана. Они нырнули в холодную, сырую, глухую и серую мглу, чтобы потом увидеть внизу какой-то не то город, не то большой монастырь, притулившийся на склоне горы. Где-то в долинах возились, делая какую-то непонятную работу, люди-муравьи. Здесь было серо и неуютно. В воздухе висело звенящее напряжение магии — Ономори каким-то непонятным, унаследованным от предков чувством понял, что это такое.