Наталья некрасова - Великая игра

«Положительные качества. Один из наиболее одаренных и многообещающих выпускников. Очень умен, очень начитан, мыслит весьма незаурядно. Упорен в достижении поставленных целей. Честен до невероятности. Вынослив, прекрасный боец. Верен престолу и отечеству. Может быть рекомендован для исполнения особых поручений.

Отрицательные качества. Замкнут. Не способен поступиться принципами».

«Росту среднего, сложен хорошо, гибок, в движениях легок и быстр. Лицом бел, глаза темно-синие, иногда кажутся черными. Волосы черные, предпочитает носить их собранными сзади, как принято нынче в армии в Южных колониях. Лицом приятен, нос с горбинкой, слегка кривоват, напоминает клюв хищной птицы. Рот крупный, скулы высокие. Брови прямые, густые, сходятся к переносице.

Нравом мрачноват. Порой зол на язык. Близких друзей не имеет, но с людьми сходиться умеет».

Подойти было мучительно трудно. Может, она и не была старше его годами, но уже пережила гораздо больше, чем он. А это делает человека старше своих лет. Ее вдовство одновременно и возносило ее на какую-то странную, почти пьедестальную высоту, и облекало ее незримым непреодолимым доспехом. Поймав себя на сравнении, досадливо устыдился — женщина, доспех, война… Несочетаемо, глупо, так нельзя думать. Женщина выше банальной грязи этой жизни. Даже если женщина дура, дрянь, уродина — она все равно не валяется в той грязи, в которую охотно и с головой ныряет мужчина. Должно же на свете быть хоть какое-то убежище чистоты, убежище от всеобщей грязи?

И все же война — тоже женского рода. И сейчас он чувствовал себя, наверное, как идущий в атаку солдат который уже ни о чем не думает, кроме как о том, чтобы дойти вступить в драку, а там будь что будет.

У нее были удивительно морские глаза, менявшие цвет от серого до зеленого и темно-синего, а порой казались черными, как море ночью. Пожалуй, так и утонешь… А еще она из королевской родни… а кто из знати не королевская родня… хоть где-то да родня, хоть капля крови… смешно, но все равно родня, куда я лезу?

«Куда я лезу?»

— Сударыня, могу ли я просить у вас позволения говорить с вами?

«Я же даже не представлен. Это же против приличий. Сейчас уйдет. Что она будет думать обо мне? Почему мне это важно?»

— Можете. — Сейчас глаза зеленые, с искоркой.

Короткое молчание.

— Вы даже не спрашиваете, кто я, какого рода.

«Единый, какие глупости я несу».

— Для вас важно, чтобы я спросила? Хорошо, честно говоря, я бы хотела это знать.

«Смеется».

— Мое имя Орхальдор, сын роквена Дуйлина из Ниндамоса.

— Мое имя Исилхэрин, дочь Агальдора, сына… это важно? Я могу проследить свою родословную до государя Тар-Менельдура. Но мне не хочется.

— Вы не гордитесь этим родством?

— Я горжусь этим родством. Но оно слишком дальнее, чтобы перечислять, и никакой заслуги в этом родстве нет.

«И о чем говорить дальше?»

Она сама пришла на помощь.

— Я уже не в первый раз вас вижу. Вы родственник госпожи Алмиэль?

— Нет. Ее племянник — мой приятель. Он иногда приглашает меня с собой. — Он собрался с духом, вздохнул и решительно сказал: — И я прихожу с корыстными целями.

— С какими же?

— Сударыня, все очень просто. Есть хочется.

Она весело, долго смеялась. Броня дала чуть заметную брешь.

— Голодом не морят, но разносолами не балуют, так? Мой покойный муж рассказывал.

— Несомненно, он был достойным человеком.

— Он был достойным человеком.

Она опять начала мрачнеть и облекаться в свою броню вдовства. Он очертя голову устремился в крохотную брешь. А ведь можно очень больно удариться. Если не разбиться. Или ударить и разбить. Что тоже будет больно.

— Не сомневаюсь. Но ведь есть другие достойные. И они живы.

Она подняла голову. Губы упрямо сжаты, о взгляд можно уколоться.

— Он заслужил уважения.

— Другие, наверное, тоже его заслуживают?

— Наверное. Но он был моим мужем.

— Что для вас в этих словах важнее — «муж» или «мой»? Только я хотел бы честного ответа.

— А вы считаете, что у вас есть право задавать такие вопросы? Потому что «просто вопрос» для вас не так значимо, как «мой вопрос»?

Он засмеялся.

— Ударом на удар. Простите меня. Но все равно — вы любили мужа?

Госпожа Исилхэрин чуть прищурила холодные синие глаза.

— Хорошо, — спокойно сказала она. — Я уважала его, поскольку он был достоин уважения.

— Наверное, найдутся и другие достойные? Или вы хотите сказать, что уважения был достоин только ваш супруг, поскольку он был — ваш?

— Я хочу сказать, что уважения достоин тот, кто его заслужил, — откровенно усмехнулась она. — Вы — нет. Хотели откровенности? Получите. Вы очаровательный наглец. Это вызывает к вам интерес. Но не вызывает уважения.

Он кивнул.

— Пока — нет. Мне действительно нечем похвастаться. А вот вы — просто олицетворение самохвальства.

— Я? — Госпожа была настолько ошарашена этим заявлением, что даже не успела как следует возмутиться.

— Конечно. Вы кичитесь своей чистотой. Вы боитесь утратить ее. И не понимаете, что медленно эту самую чистоту теряете. «Он был достойным, другого такого не найду буду вечно верна, и все будут взирать на меня и умиляться, и восхищаться. Ах, какая я праведная!» Разве не так.

— Чего. Вы. От меня. Хотите.

— Я хочу узнать — согласитесь ли вы оставить свое вдовство ради другого?

— Ради кого?

— Согласитесь ли вы оставить свое вдовство ради другого?

— Вы имеете в виду себя? — почти ехидно прищурила злые серые глаза госпожа Исилхэрин.

— Я сказал то, что сказал, и хочу ответа.

— А вы имеете право на этот ответ, об этом вы не спросили?

— Никакого права не имею. Я просто спрашиваю.

— Так вот, я отвечаю. Да. Я соглашусь оставить свое вдовство ради другого человека, если сочту его не менее достойным.

— А как вы будете судить?

— Как сужу, так и буду. Достоинство — вещь относительная. Тот, кто кажется достойным другой, может не показаться достойным мне.

— Стало быть, достойным вас он должен оказаться? А так может быть каким угодно?

— Я не приму дурного человека.

Он засмеялся.

— Я боюсь говорить дальше. Потому что скажу сейчас — вы берете на себя смелость судить, кто дурен, а кто чист. А это знает только Единый.

— Но вы же сами судите. И надеетесь, что я сочту достойным вас. Значит, вам — можно, а остальным нельзя?

Он рассмеялся, разведя руками.

— Но я же знаю, что я прав!

Госпожа тоже улыбнулась — пусть не сразу и натянуто, но улыбнулась.

— Доказывайте, — сказала она в конце концов и удалилась к шумным гостям.

— Ну вот, — прошептал он себе под нос. — Я жив.