Генри Олди - Кровь пьют руками

Ладно! Этот вечерок я еще припомню господину Залесскому! Пошаманить решил, духов из бездны повызывать! Проклятый городишко, скорей бы отсюда!..

На распечатку даже смотреть не стала. Потом! Эмма жива, здорова, остальное — потом. Лучше всего выволочь сюда самого господина бумагомарателя, сунуть ему под нос листочки — и пусть все объяснит. Сам! И про «научный опыт», и про все хорошее.

Оставалась пленка — проклятая пленка, которую без промедлений нужно переправить в неведомую даль. Еще ночью, перед тем как рухнуть на кровать, я решила стереть все, начиная с крика чаек. Моим шефам требуется разговор, а не голоса духов. Но сейчас, покрутив в руках диктофон, так и не решилась. Стереть — значит соврать, а за подобные вещи полагается визит «чистильщика». Никакие псы Егория не защитят: шлепнет «чистильщик» рабу Божью Стрелу — и мигом на вертолет, подальше.

Рутина, стандартная процедура.

Ладно, отправлю, как есть. Пусть Пятый сам разбирается!

Голова слегка гудела, и я не стала пить вторую чашку кофе. Уцелевшую булочку спалила пред ликом Анны Кашинской, которая в это утро выглядела особенно кисло. Точь-в-точь мое отображение в зеркале.

«…Вы, гражданин начальник, меня на пушку не берите! Видели меня там, не видели, а все одно — „мокруху“ не пришьете! Я на мокрое в жизнь не пойду. Западло это! Мы тут, в городе, даже „стволы“ не носим, разве не знаете, начальник? А почему не носим? А петому как работа наша горячая, не сдержишься — и вот уже Первач-суки за загривком…»

Магнитофон крутился, дуб дымил сигаретой (первый раз его с сигаретой увидела!), а на столе остывал чай. Не вечно же коньяк с ликером на работе хлестать!

Пленку добыл лично господин Изюмский, за что я сразу воздала ему хвалу. Мысленно, понятно, чтоб не зазнавался. А приплыла пленочка прямиком из городской уголовки, где не первый месяц благополучно, «висят» два «мокрых» дела. Очень похожие на наши: продырявленный пулями труп — и никаких «Первач-сук». Месяц назад кто-то из стукачков вывел оперативников на одного из «железнодорожников». Того видели в ночь убийства совсем рядом с местом происшествия. Крутые парни из угро как следует тряхнули субчика — и вот результат. Запел.

«…Так что не гоните чернуху, начальник! Не там роете! Вы среди „ганфайтеров“ пошустрите! Слыхали? Хлопцы Капустняка… Бывшие, понятно, Капустняк-то — аминь, вечная память! Вот его хлопцы как раз со „стволами“ ходили. Почему? А потому, что им боженька разрешил, ясно?..»

Я нажала на «stop», чтобы записать самое важное в протокол. Итак, «хлопцы Капустняка». Видимо, личная охрана или спецгруппа, вроде внутренней полиции. У «братвы» такое встречается.

— -Вот, блин, словечко выдумали! — недовольно скривился дуб. — «Ганфайтеры», мать их!

— Язык оторву! — вздохнула я. — Не им — вам, господин Изюмский. За «мать», чтоб неповадно было.

— Да ну, блин!.. — смутился племянничек, но я была неумолима.

— И без «блин»! А «ганфайтер» — это по-английски. Точнее, по-американски, так на Диком Западе стрелков Называли. Вестерны смотрели?

По виду дуба стало ясно, что слово «вестерн» тоже нуждается в переводе.

— Ладно, слушаем…

«… Только боженька у них живой. Понятливый бог. Он им и разрешает. Как чего? „Мокруху“, бля, разрешает, со „стволами“ ходить разрешает. А вот как, это уж вы сами, гражданин начальник, выясняйте. Может, жертвы особые, а может, просто боженька в законе. Да не знаю, какие жертвы! Не знаю! Кровь, говорят, нужна. Кровью этой их бог Первач-псам глаза вроде как замазывает. А не знаю кто; говорят, и все. И чья кровь, не знаю! Все, гражданин начальник, чего ведал, все как на духу! А мочить — западло, так что не я это, и кошка не моя!.. И вообще, по сторонам хранители мои, избавители от всяких властей и их мудростей, от всяких чинов и их подчинов, от всех мундиров и их командиров…»

— Дальше неинтересно. Эра Игнатьевна, — не став слушать заговор на «ментовские козни», известный всякому блатному, дуб выключил магнитофон. Отхлебнул чай, вновь скривился. — И как вы такое пьете, блин!..

— Зажигалку! — потребовала я и, получив требуемое, щелкнула кремнем. — А теперь — язык. Вытягивайте, вытягивайте!

Господин Изюмский покосился на лиловый огонек и на всякий случай отодвинулся подальше. Я встала, взяла охломона за ухо:

— Еще раз услышу — точно язык спалю. Или отрежу — по вашему выбору. Если не воспринимаете меня как женщину, воспринимайте как старшего по должности.

Ухо дрогнуло, и я еле удержалась от продолжения экзекуции.

— Уже и сказать нельзя! — пробурчал Изюмский. — Женщину… А вы меня, б… То есть вы меня разве как мужчину воспринимаете?

От такой наглости я настолько оторопела, что даже не стала отвечать. Мужчина Изюмский!

Я пододвинула к себе магнитофон, но дуб покачал головой:

— Говорю ведь, нет там больше ни… ничего! Там дальше про собак каких-то. Не Святого Георгия, обычных…

Собак! «Кровь, говорят, нужна. Кровью этой их бог Первач-псам глаза вроде как замазывает… И чья кровь, не знаю!»

Не знает?!

«…Ну, подтверждаю. Так точно, двенадцать собак. И двор мой, и клетки мои, и собаки. Да только вы мне, гражданин начальник, ничего не пришьете! Собаки бродячие, так что отловил я их даже с пользой. А то бегают, народ зазря кусают! А на кой они мне, это, извините, мой личный интерес! Одну продам, другую подарю…»

То-то в городе собаку не встретишь! Один дюжину поймал, другой — две. Собаки… А люди? Бомжи с вокзала?

— Володя, где сейчас этот тип?

— Этот? — Дуб потер ухо, обиженно вздохнул. — Как по делу, так сразу «Володя»! Помер он. В камере на помочах повесился. Я так, Эра Игнатьевна, смекаю: ребята из угро его прижали, вот он и решил на Капустняка свалить. Капустняка ведь мертвым считали! А не вышло!

Не вышло. Услышали — и помогли приспособить помочи. То ли сам Панченко, то ли кто-то из его «ганфайтеров».

— Я, Эра Игнатьевна, эту, ну, версию придумал.

Я чуть было не переспросила по поводу глагола, но сдержалась. А вдруг и вправду придумал? Великое чудо Маниту — мыслящее древо. Quercus sapiens.

— Панченко, который Капустняк, он все эти годы не светился особо. Мы-то знали, но доказать ни черта не могли. А месяцев восемь назад… вот…

Дуб порылся в папке и вынул ксерокопию статьи. Бог мой, на английском!

— Его это… ФБР засекло. Один пи… то есть тип согласился дать показания. Короче, в Штаты ему путь заказали, и в Израиль тоже, и во Францию. А потом и у нас на него материал появился. Говорят, «Тамбовцы» подкинули.

— …И Панченко решил инсценировать собственную гибель, — кивнула я. — Логично, если бы не два «но». Его смерть подтвердил Интерпол, ас этой конторой даже «железнодорожникам» не сладить. И второе: почему он здесь, а не где-нибудь в Белизе?