Надежда Первухина - Иероглиф «Любовь»

— Они все лгали о тебе, — сказал император, не понимая, о чем говорит. Сердце его плакало и смеялось, сгорало в прах и возрождалось из пепла, как священный феникс. — Они клеветали на тебя. Я их всех казню.

— Государь, молю вас не делать этого! — воскликнула Нэнхун. — Я только ваша раба...

— Ты — моя госпожа, — сказал император Жоадин. — По одному твоему слову помилую, по другому — предам смерти.

— Я недостойна такого! — Тут Нэнхун пала на колени и увидела, что император бос, а ноги его стерты в кровь. — О владыка! Вы сбили в кровь ноги!

— А, не обращай внимания, — отмахнулся император. — Это все проклятые золотые туфли. Натирают ужасно, не понимаю, как до меня их носили две династии императоров. Я их бросил где-то у беседки. Пошлем потом твою курносую служанку, она подберет. Ну, встань же с колен, милая моя! Дай мне вдоволь налюбоваться тобой.

И тут зашипел чайник, вода из него переливалась через край.

— Юй, чайник! — вскрикнула Нэнхун. — О, простите нас, государь, что мы, как должно, не подготовились к вашему приходу...

— Это верно, — сказал император. Плотной полой своего драгоценного халата обмотал руку и снял плюющийся кипятком чайник с огня. — Да что возьмешь с твоей курносой служанки, кроме веснушек? Где у вас чашки и заварка? Я сам приготовлю чай. И не спорьте.

Тут Юй, до сих пор пребывавшая в каком-то окаменении, пришла в себя и всплеснула руками:

— Статочное ли это дело, небесный государь! Позвольте мне!

— Милая, твоя служанка мало того, что самая курносая девчонка во всей Яшмовой Империи, так еще и навострилась перечить самому императору.

— Простите ее, простите меня, — сказала Нэнхун и взглянула на государя взглядом, от которого Жоадин почувствовал себя крылатым, как феникс, и могучим, как снежный лев. — Почтительно прошу у вас разрешения омыть вам ноги...

— Нет, это я прошу! — пискнула Юй.

— Оставьте, — отмахнулся император. — Где у вас столик для чая? Я так и буду стоять с чайником в руке?

Юй вскочила, отодвинула в сторону ширму:

— Прошу пожаловать во внутренние покои!

Император, держа в одной руке чайник, а другую П0ложив на плечо заалевшей от смущения Нэнхун, вошел в покои, бывшие одновременно и спальней, и чайной комнатой, и кабинетом для упражнений в рукоделиях (император увидел на круглом столике свечу и разложенный кусок тафты с начатой вышивкой). Кровать была задернута пологом из серого шелка, на чайном столике облупился лак, но все было опрятно и изящно.

Юй подала чашки, блюдце для заварки... Император сам растер плитку чая, понюхал при этом щепотку, сморщил нос:

— Какой чай вы пьете? Обычный?! Разве верховный евнух не снабжает вас всем самым лучшим?

Нэнхун промолчала; глядя на нее, промолчала и служанка.

— Что я спрашиваю... — пробормотал император и приготовил чай. Сел, усадил рядом Нэнхун, беспрестанно ею любуясь, — Хочешь, я пошлю твою служанку за дворцовым распорядителем, и он немедленно устроит здесь все для настоящего пира? По дивным твоим глазам вижу, что нет. И мне это не по душе. Я хочу вкусить того, что вкушала ты, узнать, как ты жила, как страдала. Я хочу сделать для тебя все. Луна станет твоим зеркалом, а солнце — подносом для сладостей!

— Не нужно, мой император, — робко улыбаясь, сказала Нэнхун. — Я ничего не стою...

— Воздух тоже ничего не стоит, но как прожить без воздуха? — пылко сказал император. От близости нежного тела Нэнхун у него кружилась голова, как у юноши, ни разу не познавшего любви. — Я буду Дышать только тобой, Нэнхун.

Они допили терпкий чай и отослали Юй искать золотые императорские туфли у Лотосовой беседки.

Только цапли, вышитые на сером шелковом пологе, видели, как император Жоа-дин погружался в пучину неизведанного блаженства и как алел румянец на щеках, плечах и груди Нэнхун — румянец от поцелуев, что изливались на нее, подобно весеннему ливню.

Так минула ночь, за бумажным окном засияло свежее осеннее утро. Император проснулся и долго любовался женщиной, что спала с ним рядом. Теперь, при свете утра, она виделась ему еще прекрасней. Но это была не высокомерная красота и не смазливость, рождающая одну лишь похоть; прелесть Нэнхун проникала в самую душу, преображала сердце, уча его любить, жалеть и преклоняться. Жоа-дин увидел, что его возлюбленная много плакала и жила печалью, и мысленно поклялся, что отныне никакая скорбь не коснется этого драгоценного лица.

Нэнхун открыла глаза и посмотрела на императора.

— Я видела сон, — прошептала она. — Вы и я — мы стали птицами. Бессмертными фениксами с крыльями пурпурными, как лепестки пламени. Мы парили выше горных вершин, выше облаков, среди бесконечного сияния и красоты...

— Это благой сон, возлюбленная моя, — сказал император, целуя Нэнхун. — Он предвещает счастливые изменения в нашей жизни. Я выстрою для тебя дворец, где стены будут из нефрита и яшмы, полы там устелют мягкими коврами из далекой жаркой страны Хургистан, чтобы твои; прелестные ножки не знали неудобства. Там будут драгоценные вазы и безделушки из золота и серебра — пусть они вызывают улыбку на нежных твоих устах. А наше ложе будет ароматно и укромно, как сердцевина лотоса... Я превращу твою жизнь в рай.

— Рай — там, где вы, — сказала Нэнхун. — Зачем мне дворец, разве здесь я мало любила вас?..

— Любовь надо вознаграждать, — прошептал император, скользя губами по шелковистой коже возлюбленной.

— Любовь нуждается в любви, а не в награде, ответила Нэнхун.

Жоа-дин стиснул Нэнхун так, что она сладко застонала, и спросил, улыбаясь:

— Как ты смеешь возражать своему императору?! Ну, берегись!

... Рассвет давно уже сменился полднем, а маленькая Юй все бродила у Лотосовой беседки, держа в руках золотые императорские туфли.

— Эй, курносая! — услышала вдруг она.

Юй обернулась к озеру и увидела, что на перилах мраморного мостика сидит прекрасный юноша, в котором она признала Небесного Чиновника Аня. Чиновник-небожитель приветливо помахал девушке рукой с раскрытым веером:

— Что, удивилась?

— О, бессмертный! — прошептала Юй. — Как вы здесь оказались?

— За любопытство я прищемлю тебе твой курносый нос, — рассмеялся Небесный Чиновник Ань. — Давай иди сюда, присаживайся рядом. Что глядишь? Иди прямо по воде, не бойся, не утонешь, обещаю.

— Я боюсь!

— Глупости. Если б ты была трусиха, я с тобой и разговаривать-то не стал. Больно надо глядеть на такой курносый нос. Быстро сюда, я сказал!

Юй ступила на воду и впрямь пошла по ней, как по крепкому полу. Когда она добралась до мостика, Небесный Чиновник протянул ей руку и легко поднял. Усадил рядом с собой. Посмотрел насмешливыми глазами. Юй не отвела взгляда и только теперь заметила, что зрачки Небесного Чиновника золотые и сверкающие, словно два маленьких солнца.