Надежда Первухина - Иероглиф «Любовь»

— Небесный Чиновник Ань, Небесная Чиновница Юй, придите ко мне для совета и помощи, — просила императрица.

Прошло некоторое время, и стена, возле которой стояли изваяния, стала прозрачной. За стеной сверкал день, которому по красоте нет равных дней на земле. Из этого света соткались двое и, пройдя сквозь стену, остановились перед Фэйянь.

— Императрица, — поклонился Ань.

Юй не смогла сдержать слез:

— Мое милое дитя! Я молюсь о твоем благополучии Верховному Владыке Небосвода!

Фэйянь обнялась с Небесной Чиновницей и сказала:

— Выслушайте меня! И не считайте это малодушием. Я хочу отречься от престола.

— Гм, — сказал Небесный Чиновник Ань.

— Дитя, на кого ты оставишь страну? — спросила Юй.

— У меня есть брат, — сказала Фэйянь. — Я знаю это, как знаю и то, что моя матушка взята от сонма мертвых и пребывает в Небесном Доме. Пусть брат мой станет императором!

— А что будешь делать ты? — спросил Ань. — Ты сравнительно недавно обрела власть и сан. И вот отказываешься. Ради чего?

— Кто приобретает — тот теряет, а кто теряет — приобретает, — сказала императрица. — Я хочу отдаться на волю ветра. Я не хочу совершенства.

Ань поклонился:

— Лишь тот, кто не хочет совершенства, обладает им. Это так же верно, как и то, что основа славы — безвестность. Да будет так. В наступающее празднование годовщины, государыня, сообщите о своем решении всем подданным. А затем... Украсьте волосы золотой шпилькой вашей матери.

— Ты ведь не потеряла эту шпильку, дитя? — обеспокоенно спросила Юй.

— Она всегда со мной. Так вы одобряете мое решение?

— Даже если нет, что это изменит? — усмехнулся Ань. — Нет, не беспокойтесь, государыня, я пошутил. Я всегда считал, что доверять управление государством женщине небезопасно для женщины. Вы вовремя спохватились. Год-другой, и ваше чело избороздят морщины тревоги за страну... Прощайте, государыня. Юй, идем. Мы должны сообщить о решении Фэйянь Облачному Совету.

— Милое дитя! — Юй крепко обняла Фэйянь — Береги себя и будь счастлива!

Чиновники исчезли. Фэйянь поначалу была печальна, но потом тень улыбки скользнула по ее губам; она села за стол и принялась писать письмо. За письмом она просидела почти до часа Черепахи, дописав, запечатала его тремя императорскими печатями и надписала на свитке кому.

... В празднование годовщины победы над феей Цюнсан и освобождения Яшмовой Империи императрица Фэйянь всенародно отреклась от престола в пользу своего брата, по ее словам доселе пребывавшего в Небесном Доме. Подданные, потрясенные таким поступком императрицы, вскоре испытали новое, еще большее потрясение. Ибо после слов Фэйянь разверзлись небеса над Тэнкином и сонмы небожителей спустились на землю, сопровождая бессмертную государыню Нэнхун и ее сына, который, став императором, обрел человеческую плоть. Это был великий и страшный день — день, когда боги ходили среди людей и простирали свои руки, благословляя и поучая. Нэнхун, вся в сиянии неземного света, коснулась головы Фэйянь и проговорила:

— Я более никогда не оставлю тебя, дочь моя. Куда бы ни направила ты свой путь, я вечно пребуду с тобою.

(И мы опустим здесь молчаливые высказывания Баосюя по поводу того, что теперь, дескать, везде придется таскать за собой тещу)

Обретя плоть, сын Нэнхун обрел и человеческое имя. Во время церемонии восшествия на престол его нарекли Жэнь-дином, что означает «владеющий человечностью».

— Он будет править мудрее, чем я, — сказала Фэйянь и первая земно поклонилась брату-императору, чей лик был прост, но сиял ярче солнца.

Фэйянь не могла не остаться во дворце еще на некоторое время. Ей пришлось принимать участие в бесчисленных пирах, отдавать распоряжения, а также вести долгие беседы с Жэнь-дином, жадно впитывавшим в себя земную жизнь. Но ветер, нежный, как опадающие лепестки цветов, все чаще касался лица бывшей императрицы. Ветер приносил аромат далеких миров, без которых скучала душа. И императрица корила себя за нетерпение.

Но настал и день, когда Фэйянь надела походные одежды, села на спину Баосюю и сказала «прощай! » Яшмовой Империи. Никто их не провожал в этот путь — таково было желание Фэйянь. И императорский каллиграф господин Лу Синь изнывал от черной тоски в Башне Мастерства, потому что его возлюбленная не сказала ему на прощанье ни единого слова... Башня Мастерства была высока, а ее многоступенчатые крыши покрыты острой черепицей, и господин Лу Синь думал о том, что быстро умрет — быстрее, чем успеет произнести имя Фэйянь. Но тут, прервав его жестокие размышления, в дверь постучали.

— Кто? — крикнул Лу недовольно.

— Мой господин, вам письмо. Оставлено государыней Фэйянь.

Лу сорвался с места и чуть не разнес дверь в щепки:

— Где?!

Слуга, смертельно перепуганный видом своего господина, молча протянул свиток.

— Ступай, — приказал Лу.

Сердце его то останавливалось, то принималось стучать как сумасшедшее. Лу поцеловал императорские печати с именем Фэйянь и развернул свиток...

«Мой возлюбленный!

В письме я могу называть тебя так. Так зовет тебя мое сердце и никогда не назовут уста.

Я хочу, чтобы ты знал, Лу Синь: я отреклась от престола и покинула страну не потому лишь, что сочла своего брата более — достойным занимать Яшмовый престол.

Я люблю тебя.

Эта любовь выжигает мне сердце, и я чувствую, что оно скоро обуглится.

Я не виню ни богов, ни пророчества. Судьба есть судьба. Ты и я — мы оба лишь скрещение штрихов в иероглифе «Любовь». В любом из трехсот его значений.

Я люблю Баосюя. Я люблю тебя. Женщина, поселившая двух мужчин в своем сердце, наверное, достойна презрения. Но меня некому судить и презирать, ибо я ухожу.

Я не прошу тебя забыть, потому что сама забыть не смогу.

Я не прошу тебя помнить, ведь мне известна эта боль.

А я не хочу причинять тебе боли.

Возлюбленный мой, я часто думаю о том, как сложились бы наши судьбы, не сбеги я тогда из дома твоей тетки. Это ужасная мысль, но ужаснее мысль о том, что тогда я ждала — ты подойдешь к двери и откроешь ее . Как слабы женщины! И как спастись от этой слабости?

Море, о котором рассказывал мне муж, велико и прекрасно. Его горькие воды не подарят мне забвения, но, может быть, умерят печаль.

И моя любовь к тебе станет светлой, как снег на вершинах Шицинь.

Ты прекрасен. Я не пожалею ради тебя собственной жизни.

И я ее не жалею.

Прощай».

... Море — огромная, пенно-изумрудная, шелковопарчовая, ленивая и затаенная красота — простиралось внизу под летящим драконом. Ветер обтекал тело принцессы и приносил запахи соли, водорослей, лимона, прогретого солнцем галечника. В волнах резвились дельфины и морские змеи, освещенные закатным солнцем. Бесконечный рокот волн звучал как божественное откровение. Фэйянь прижалась щекой к загривку дракона и заплакала.