Галина Романова - Тайна лорда Мортона

Я был в обиталище Черного Вэла. Его знаменитые темные одежды, делавшие его похожим на книжного злодея, валялись комком на стуле с высокой спинкой. Пока я озирался, хозяин комнаты достал еще вина. Я застонал, увидев полный до краев бокал:

– Я не пью!

– Чья бы корова мычала, – проворчал он. – Это Мед Поэзии – вернее, эль на основе Меда Поэзии. Не спрашивай меня, где я достал рецепт. Великий Один удавился бы от зависти, насколько для меня это оказалось просто.

Я попробовал. На вкус это был эль, так густо настоянный на травах, что его трудно было назвать пивом и тем более вином. На языке осталось странное послевкусие – видимо, то, что отличает Мед Поэзии от прочих напитков. Черный Вэл осторожно вынул опустевший бокал из моей руки.

– Ну как?

– Здорово. – Я облизнул губы.

– Помнится, – севшим голосом вдруг произнес Вэл, – когда тебя атаковали журналисты, ты заявил при всех, что готов отблагодарить меня за спасение жизни любым способом... Сегодня у тебя есть возможность это доказать.

– Что вы имеете в виду?

Он молча покачал головой и сжал мои плечи.

– Ничего. – Лицо его вдруг исказилось, словно от сильной боли. – Просто побудь со мной. Я... я слишком долго был один. А сейчас особенно!

– Сейчас праздник, – напомнил я.

– Но не для меня. Для таких, как я, нет праздников и будней. Я проклят. – Он отпустил меня и отвернулся. Широкие плечи его поникли, и он стал словно меньше ростом. – Ты знаешь, что такое – быть проклятым? И как это больно? Ни родных, ни друзей...

Я не знал. Но мне вдруг ужасно захотелось хоть как-то облегчить его боль. Я встал за его спиной:

– Если это вам поможет, я готов быть вашим другом. И не только...

– Спасибо. – Он развернулся так стремительно, что чуть не ударил меня локтем в грудь. – В таком случае...

Он стремительно перехватил мои запястья одной рукой. Я не успел и пикнуть, как он достал нож.

– Что вы хотите сделать?

– Пошли.

Сопротивляться было бесполезно – Вэл тащил меня за собой, как мальчишку. Больше всего на свете я боялся, что сейчас нас заметят и пойдут сплетни и слухи. Но, хотя мы и выбрались из здания школы и направились через парк к пруду, на нас никто не обращал внимания. Ночь Бельтана сделала свое дело – и дети, и взрослые были так заняты собой, что не смотрели по сторонам.

Вэл привел меня к берегу пруда и опустился коленями на мокрый песок у самой воды, заставив меня сделать то же самое. От воды тянуло сыростью. Освободив одну руку, Черный ножом вырыл в песке ямку и перевернул мою руку запястьем кверху.

– Надеюсь, ты не будешь орать, – проворчал он и сделал надрез.

Я закусил губу и отвернулся, чтобы не смотреть.

– Под этими звездами, над этой водой, – нараспев зазвучал голос Черного Вэла, – клянусь всегда и всюду быть с тобой. Твои беды – мои беды. Мои беды – твои беды. Моя радость – твое счастье. Твоя радость – моя судьба... Повтори!

Я подчинился трясущимися губами. При этом я не выдержал и взглянул на свою руку, и увидел, что Вэл и себе сделал надрез, так что наша кровь смешалась и вместе капала в ямку.

Когда я кое-как договорил, Вэл ножом разровнял ее, засыпав кровь, и встал, отряхивая штаны от песка. Я тоже поднялся на ноги.

– Зачем вы это сделали?

– Понимаешь, – Вэл осматривал свой наряд с таким тщанием, словно ему еще предстояло идти на прием в королевский дворец, – ты сын моей Женевьевы. Я до сих пор не могу забыть твою мать, и, когда смотрю на тебя, мне кажется, что вижу ее. Я мечтал отдать жизнь ради ее счастья...

– Вы и так спасли мне жизнь, – сказал я.

– Мне этого мало. Женевьева, она...

– Расскажите мне о моих родителях, – попросил я.

– Хорошо. Только вернемся ко мне. Выпьем чего-нибудь. А то ты весь дрожишь. Замерз?

Меня действительно била нервная дрожь, но отнюдь не от холода – просто я на самом деле какое-то время был уверен в том, что Черный Вэл хочет моей смерти. И тем не менее я послушно последовал за этим человеком.

Мы расположились в его каморке. Когда Черный зажег в жаровне угли и придвинул к ним высокий стул для меня, сам расположившись на низенькой скамеечке и разлив по бокалам Мед Поэзии, в ней стало так уютно, несмотря на скудную обстановку и обшарпанные стены. Грея в руках бокал с Медом, Вэл негромким голосом, глядя куда-то внутрь себя, начал рассказ. Как, сбежав из детского дома и скитаясь по вокзалам, он случайно увидел в толпе мою мать – и еще прежде, чем она обратила на него внимание, понял, что готов на все ради ее глаз. А когда она заговорила с ним и предложила следовать за собой, пошел безропотно. И никогда впоследствии не спорил, если она приказывала что-нибудь. Он принял учение Белого Мигуна именно потому, что его прежде приняла она. И сражался не столько за своего гуру, сколько за нее. Ему было наплевать, что все остальные так или иначе были влюблены в мою мать. Он был уверен, что однажды она изберет его... Но появился мой отец. И все-таки для Черного оставалась надежда – до самых последних мгновений.

Мягкий голос убаюкивал. Я сперва слушал, по капле смакуя Мед, но сам не заметил, как уснул на середине рассказа.

А когда проснулся, был уже белый день.

Яркий солнечный луч проникал в подвальное помещение и падал как раз мне на лицо. Я лежал на узком топчане, укрытый пледом, а Черный Вэл устроился на стуле, положив ногу на ногу.

– Сколько времени? – спросил я.

– Почти полдень. Ну, Максимилиан, ты и здоров спать! Тебя и пушкой не разбудишь.

Полдень! Мои звери в живом уголке до сих пор не кормлены! Я рванулся вскочить – и сообразил, что совершенно раздет. Ну просто до белья. Это сразу заставило мои мысли двигаться в определенном направлении, тем более что сам Черный Вэл успел переодеться в свой всегдашний черный наряд.

– Вэл? Что это значит? Что... что-нибудь было?

– Ты о чем? – вскинул он одну бровь.

– Не притворяйтесь! Я хочу сказать, что проснулся в вашей постели, в таком виде и...

– Ах, вот ты о чем! – Он запрокинул голову и рассмеялся от души, хотя мне было не до смеха. – Уверяю тебя, твои опасения напрасны!

– Напрасны? – взвился я. – Нас выгонят из школы, если узнают, что мы...

– Не выгонят! – Вэл выглядел таким довольным, что мне захотелось врезать ему как следует. – Потому что все в курсе – я ничего не смогу тебе сделать! И не только потому, что ты – сын Женевьевы. Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО стерилен! Моя жена, – он скривился, как от зубной боли, – слишком ненавидела меня, чтобы допустить, что меня хоть когда-нибудь смогут полюбить и что я смогу быть счастлив. И она наложила на меня заклятие. Я ничего – абсолютно ничего! – не могу! Кроме того, то, что ты переночевал у меня, еще не скандал. Было бы хуже, если бы здесь переночевал какой-нибудь ученик или ученица.

– Вероника! – вырвалось у меня прежде, чем я вспомнил, что должен держать язык за зубами. Вэл потрепал меня по плечу: