Наталья Резанова - Ветер и меч

Я в тот час совещалась с Мениппом. Речь шла о том, что гавань здесь не очень удобна. То есть, она вполне годилась для двух-трех кораблей, но никак не для десятка или двух, лаже небольших. Мы обсуждали кое-какие усовершенствования.

Когда мне доложили, что у ворот стоит горюна, я сперва кликнула Киану, Псамафу и Смирну, а потом велела открыть ворота. На моих воительниц «взгляд горгоны» не подействует. Пусть посмотрят, чтобы вслед за посланницей в крепость не проник кое-кто пострашней.

Я не знала, кто именно послан к нам Болотом, но решила спуститься и встретить ту, что пришла. Да, они хотели уничтожить меня, но они вышли мне навстречу. Тем паче, мне не пристало разыгрывать царицу, которой я не являюсь.

Горгона была не в том одеянии, что в пустыне и в храме. На ней красовался переливчатый плащ из перьев множества птиц. И маска на ней была другая. Не кожаная, а золотая, с изумрудами в глазницах, с клыками, выложенными эмалью. Трудно было представить, что сейчас в здешней стране кто-то способен на подобную работу. Я же видела, на каком уровне ремесла в племенах. Может быть, в Черной Земле… или на Крите… или просто в давние, незапамятные времена, когда имя Богини имело славу, не гак ли, Мормо?

Я узнала ее, хотя она закрыла лицо. И несколько удивилась. Скорее, прийти могла Гор го или Алфито. Но Мормо… Именно она пыталась убить меня, и притом не обладала той фанатичной верой, чтобы считать себя неуязвимой. И этот наряд — яркий, сверкающий, многоцветный, золотая тяжелая маска… Если Мормо терпит все эти неудобства, чтобы прославить Богиню, я ее пойму. Но если она поступает, как те цари, что радеют лишь о собственном величии… Впрочем, во многих царствах в самые блестящие и дорогие одежды обряжают жертву, когда ведут ее на заклание.

— Здравствуй, Мормо, — сказала я. — Душно, должно быть, в этом наморднике.

Какие бы слова она ни заготовила для встречи, мне удалось сбить ее с толку.

— У тебя острый глаз, раз ты узнала меня, — голос маска тоже сильно искажала.

— А у тебя, должно быть, слабое зрение, раз ты смотришь на мир с помощью зеленых камешков.

— У вас в обычае издеваться над посланцами?

— Ну, не убивать же их…

Среди самофракийцев, доселе хранивших каменное молчание, прокатился легкий шум. Наверняка их всех в детстве пугали Горгонами, людоедками и мужеубийцами. И сейчас они не прочь были поквитаться со своими детскими страхами. Хорошо еще, что рабочие с Керне оставались на верфи.

Что бы ни переживала Мормо в этот миг, маска скрыла выражение ее лица. Но, помимо пользы, был от маски и вред. Отводила глаза часовым на стенах Мормо без маски, а теперь ничего не могла сделать.

— Как здоровье твоих благих сестер Горго, Алфито и прочих? — осведомилась я.

— Неизменно. Как и мое.

— Тогда я приглашаю тебя отобедать со мной и моими советницами. Входи же!

Я проявила учтивость, пригласив ее внутрь. Ибо помнила, что Солнцу она лица не покажет.

Обедали мы в общей трапезной, а не в моей комнате. Там было слишком мало места и стол завален чертежами и поделками Мениппа.

Мормо сняла маску, и боюсь, мои люди — не только самофракийцы — не проявили достаточной сдержанности. Еще бы, обнаружить, что у горгоны обычное женское лицо, пусть и не слишком привлекательное! И никаких змей в волосах.

Зато более чем сдержанной оказалась сама Мормо. Она прикладывалась к некоторым блюдам, что ставили перед ней, но я обратила внимание, что лишь прикладывалась, а не глотала. Возможно, здесь как раз действовали ритуальные запреты, касательно чистой или нечистой пищи. Или обычай запрещал ей вкушать в присутствии мужчин. А может, она просто опасалась, что я ее отравлю. Ведь они на Болоте этим баловались, правда, ко мне применяли лишь курения, но мы тогда еще не поссорились.

Но напрасно она меня боялась. Составление зелий — не моя стихия, и тем более — их применение. А вот удовольствия она себя лишила. И какого удовольствия! Когда в кре пость привезли мясо и битую птицу, Мегакло и Менот устроили настоящее состязание по обеденной части. Народ так и не сумел определить, кто из них победил, но яства, приготовленные ими, поглощал так, что за ушами трещало. Очевидно, обеды были не столь обильными, как у скифов или ахейцев, но по части вкуса наш стол наверняка их превосходил.

Помимо всевозможных мясных блюд, у нас появились и рыба, запеченная, вареная и жареная, и моллюски, и омары, и морские ежи. Всяческие каши, похлебки для тех, кто это любит. Чего не было, так это грибов. Ничего не поделаешь.

А в тот день Мегакло, скрепя сердце, вынесла амфору с вином. Для нее это величайшая драгоценность — и ахейцы, и жители Архипелага предпочитали вино всем другим напиткам. А здесь виноград не выращивали.

Раньше на. Керне вино доставляли с Крита, там оно и впрямь очень хорошее. Но после того, как Хепри расправился с тамошними купцами, вино у атлантов стало большой редкостью. Интересно, что же пил покойный царь? При нашей единственной встрече мне как-то не пришло в голову об этом спросить. Может, во дворце хранились особые запасы? Или царь все-таки приобретал через посредников амфору-другую?

Мегакло расходовала вино чрезвычайно скупо, благо, ни в воде, ни в пиве не было недостатка. Однако она, несомненно, желала показать, что у нас всего в избытке. Пентезилея права — опять я занимаюсь подсчетом продовольствия, и строю на этом целую философию.

Короче, пиром мы прибытие горгоны не отметили. Обед, но обед со значением.

— Довольна ли посланница Болота нашим гостеприимством? — громко спросила я ее, перекрывая общее гудение.

— Вы оказали мне радушный прием. — Она ловко уклонилась от выражения благодарности. — Но я пришла не для того, чтобы ублажать чрево.

— А это никогда не лишнее, — отчетливо произнес кто-то из самофракийцев. — И у нас снято соблюдается обычай — сперва накормить гостей, а потом расспрашивать. Мы тебя уважили, теперь уважь и нас, скажи, для чего ты пришла?

— Я скажу, но с глазу на глаз Военному Вождю.

Самофракийцы, чья настороженность за столом немного поутихла, вновь ощетинились. Может, «глаз» — всего лишь фигура речи, но поневоле напоминающая о взгляде горгоны и обо всем, что с ним связывают.

Мормо сидела с невозмутимым видом. Золотая маска лежала рядом с ней, как вторая, отрубленная голова. И если черные глаза горгоны не выражали ничего, то изумрудные глаза маски, казалось, взирали на толпу с величайшей злобой. Поневоле думалось — не была ли съемная голова настоящей, а маска — лицом?

— Не оставайся с ней наедине, Мирина! — выкрикнул Герион. — Она убьет тебя!

Вероятно, мне показалось, но губы Горгоны тронула улыбка. Горгона была довольна. Ее боялись.

— Нет, — благодушно сказала я. — Она уже пыталась сделать это, когда я пришла в их храм. Не думаю, что она настолько глупа, чтобы повторить попытку в наших стенах.