Андрей Раевский - Конец игры

Сфагам летел вниз, по-прежнему не видя и не чувствуя своего тела. Правда, теперь к нему вернулась способность мыслить отстранённо и осознавать своё я. Оттого, наверное, существование тела, не подтверждаемое чувствами, тем не менее, как-то подразумевалось. Вероятно, по привычке.

Но чувства не исчезли. Они откликались и на потоки холодного воздуха, и на краски неба. Обычного земного неба. Вот сквозь расстилающуюся внизу дымку стали проступать тусклые очертания утреннего города. Вот она, узенькая улочка. Вот крыша, тающая перед взором, словно корочка хрупкого и прозрачного утреннего льда. Вот догорающий с ночи очаг. Вот хозяин кабачка, осторожно трогающий за плечо уснувшего у очага посетителя. Но тот не просыпается, а бессильно роняет голову. Ему, Сфагаму, давно понятно, что брат Анмист мёртв. Но хозяин кабачка ещё долго будет стараться привести его в чувство. Он так и не поймёт, что произошло сегодня ночью между этими двумя немного странными гостями и почему один из них совершенно незаметно исчез, а второй совершенно незаметно умер.

— Эй, приятель! Далеко ли собрался? Там тебе теперь делать нечего! — услышал Сфагам сверху знакомый тяжёлый и гулкий бас.

Сфагам круто взмыл вверх, и перед его взором мелькнул длинный серебристо-голубой шлейф.

— Погоди, дай ему освоиться. Сам всё поймёт! — откликнулся другой голос, резкий и каркающий. — Ты теперь стал как мы! — прокричал тот же голос, резко удаляясь.

Сфагам летел над землёй, постепенно набирая высоту. Вот уже отплыл в сторону огромный Канор, и перед взором замелькали лоскутки возделанных полей, бурые массы леса, серебристые ленты рек и серо-глинистое плетенье осенних дорог. Города, посёлки, деревни… Мосты, крепости, поместья… А вот это, должно быть, монастырь… Сфагам спустился ниже. Да, монастырь у Соляной Горы. Из молельни патриарха курится сизый дымок. Этот набор благовоний означает, что прежний настоятель сменил форму, уйдя из жизни, и Братству предстоит в ближайшие три дня выбрать нового.

Сфагам снова поднялся ввысь. Быстрее, быстрее, быстрее!…

Вот кольнул снизу тонкий тёплый лучик. Должно быть, он пролетал теперь над Амтасой… Напрягая зрение, Сфагам пытался разглядеть ту потерянную на просторах земли точку, откуда исходило направленное на него тепло. Но холодный воздух обжёг ещё не отвыкшие от человеческой меры глаза, и взор его заволокли слёзы. Это было удивительно. Ведь демоны не плачут.

Не спрашивай, что такое земля. Просто стань землёй.

Не спрашивай, что такое небо. Просто стань небом.

Не спрашивай, что такое человек. Просто стань человеком.

Блажен, кто, не познав себя, узнаёт себя во всех вещах.

Блажен, кто, узнав себя во всех вещах, преобразил свою жизненную силу в дух.

Блажен, кто, преобразив свою жизненную силу в дух, до конца претворил свою судьбу.

Блажен прошедший полпути, ибо, не утратив связи с корнем бытия, прозревает пиршество его соцветий.

Грубый человек не имеет лица. Умный имеет собственный лик. Мудрейший не имеет устойчивого облика, ибо лик его — многоликость вселенной.

Сущность человека — превращение.

Ищешь совершенства — почисть в себе замутнённое зеркало.

Когда-то люди жили как одна большая семья, и каждый из них не знал, кто он есть сам по себе. Люди жили в слепом и счастливом неведении, и ум их полусонно плавал в мире вещей, ни на чём не останавливаясь, но всё отражая и во всем отражаясь. Но затем ум стал спотыкаться и задерживаться на вещах и на самом себе. Так человек стал догадываться, что такое вещь сама по себе, и что такое он сам по себе. А что такое САМ ПО СЕБЕ? Сам по себе — это значит ОДИН. Один человек стал на земле. А хорошо ли человеку на земле, когда он один? Нет! Вот и рвётся он снова войти в ворота всеединства. Но теперь ключ от ворот всеединства держит Небесный Отец, а путь к нему лежит через познание себя, познание Добра и Зла и познание Бога. Но всё это суть одно и то же.

Кто хочет понять суть двуединого учения, должен сперва научиться не видеть разницы между ДВУМЯ И ОДНИМ. А что это значит? Это значит, что разницу между единым и двойственным видит споткнувшийся и задерживающийся на вещах разум, который возомнил, что может всё объяснить. Более того, и ОНИН, и ДВА, и ТРИ — суть одно и то же.

Гусеница ползёт по дереву и видит сначала одну веточку, затем другую. А пролетающая птица видит всё дерево. Да будет ум человеческий подобен летящей птице.

Герои древних времён звались "божественными людьми". Ведущий же к Небесному Отцу — ЧЕЛОВЕКОБОГ.

Чистый свет дан с очевидностью каждому взору. Оттого его и не видят.

Вечная жизнь в духе дороже долголетья на земле.

Путь к Небесному Отцу — есть путь к самому себе, к возвышенному человеку, тайно живущему в душах даже самых презренных и недостойных.

Чем отличается Небесный Отец от древних богов? Древние боги создавали мир. Что ж, мир уже создан. Теперь пришло время его спасти и исправить. Для того и явился людям Небесный Отец, глаголющий через своих пророков.

В каждом теплится память о тех временах, когда все люди были едины и похожи друг на друга своей непроснувшейся душой. Думая почему-то, что это и теперь так, некоторые переносят всё, что знают, думают и чувствуют о себе, на всех остальных. А потом принимаются выписывать человечеству рецепты от своих собственных болезней. Так из глупости маленькой и смешной рождается большая и страшная.

Обезьяны не учат собак, мудрые не учат глупых.

Люди превращают средства в цели, чтобы не взбеситься от изначальной недостижимости последних.

Ты спрашиваешь, на что более всего похож мир в своём движении по нити времени. Я бы сравнил его с морским растением. Стоит оторвать от него листик или кусочек стебелька, и эти отделённые кусочки начинают жить и расти самостоятельно. Но они помнят, каким должно быть целое растение, и несут в себе его форму. Как только форма начинает определяться, отпавший кусок начинает вести себя как целое. Сам для себя он и есть целое, ибо не может узреть себя со стороны. Так и от мира отпадают куски, приобретая форму целого. И в этом все они похожи. Только форма разная. Она зависит от того, что, как и когда оторвалось от большого мира. И здесь нет противоречия. Всё разнообразие форм несёт в себе память целого. Для простой вещи — это память застывшая. Для государств, ремёсел и верований — это память, влекущая к границам формы, и путь этот длится веками. А для человека память о целом — проводник за пределы отмеренной формы.