Андрей Раевский - Конец игры

Чтобы вырвать взгляд из неумолимо затягивающей воронки, Сфагам сосредоточился на скользящих по поверхности смутных отражениях. Там, где вода должна была отразить его тусклый склонённый силуэт, из глубин вязкого потока поднялся к поверхности странный образ. Это был ярко-малиновый цветок, облепивший цепкими корнями колючий серый камешек. Ни к чему не прикасаясь, этот приросший к камню цветок плыл, медленно поворачиваясь в бездонном чёрном пространстве. Следя за его гаснущими в глубине очертаниями, Сфагам не заметил, как на поверхности воды рядом с ним возникло новое отражение.

— Ищущий глубины идёт ко дну… — тихо прогудел голос Канкнурта.

— Да. И вся надежда только на отсутствие дна.

— Пойдём, император ждёт тебя.

— Шлюхи — на выход! Весь базар уж собрался! — весело гаркнул стражник, становясь возле открытой двери.

Яркие лохмотья замелькали, чередой скрываясь в дверном проёме. Стражник, ухмыляясь, провожал глазами отправляемых на казнь, иногда игриво похлопывая их по попкам. Те в ответ вяло огрызались.

Ламисса поднялась было с соломы и сделала несколько шагов к двери.

— Не спеши! Успеешь повисеть ещё! — остановил её жестом стражник.

Ламисса стала беспокойно ходить взад-вперёд у дальней стенки, и только когда дверь за стражником закрылась, она снова присела рядом с подругой.

За окном уже стоял день. Небо, хорошо видимое сквозь узкое окошко, давно стряхнуло с себя остатки утренней бледности и набрало обычный густо-синий цвет яркого солнечного полдня. На беспорядочно разбросанной по полу соломе, где только что располагалась пёстрая и неугомонная компания проституток, резвились слепящие солнечные зайчики. Стало неожиданно тихо, и шорох соломы, сопровождавший каждое движение, не столько нарушал, сколько подчёркивал эту вязкую сдавливающую тишину. Ламисса снова прошлась от стенки к стенке.

— Сядь, не мельтеши, — вяло сказала Гембра, — Висеть так висеть — чего зря дёргаться?

— Слушай, а это вообще как… ну, очень больно, а?

— Говорят, не очень… Дрыг-дрыг ножками — и привет. Ну, и рожа конечно, дурацкая, когда висишь, — спокойно ответила Гембра, пытаясь немного привести в порядок свои свалявшиеся смоляные локоны.

— Ну, это кому как повезёт, — продолжала она, видя, что столь лапидарный ответ не слишком удовлетворил подругу, — иногда бывает совсем быстро — сама видела. Это если что-то там ломается. Если узел слева сбоку — тоже вроде быстро, а почему — не знаю. А то, бывает, не повезёт и дрыгайся, пока не задохнёшься.

— Хоть бы сразу… — вздохнула Ламисса, судорожно сглотнув.

— Вот и я говорю. — Гембра прыжком вскочила с соломы и, став на цыпочки, подтянулась к окошку.

— Видно там что-нибудь?

— Не-а. Стенка.

— Никогда не думала, что всё вот так кончится. Раз — и всё. Все будут дальше жить, а я нет. Всё это останется — и эта солома, и эта стенка за окном, и весь этот город и люди, а меня не будет.

— И их время придёт, — философически заметила Гембра, не поворачивая головы от окна, — только попозже. Какая разница.

— Как какая? А ещё столько сделать могу… И не просто могу — должна! А тут… И ведь не узнает никто, — продолжала вздыхать Ламисса.

— Должна — значит сделаешь. А не случится сделать — значит, не должна. Значит, это другому сделать положено.

— Ты говоришь, как он. Но он бы так не сказал. Он сказал бы, что осознавший свой долг получает и возможность его выполнить.

Гембра опустила чумазые пятки на пол и повернулась к подруге. Она уже открыла рот, собираясь что-то ответить, но вдруг на несколько мгновений застыла, будто прислушиваясь.

— Ты что? — настороженно спросила Ламисса.

— Да так… Мне показалось, что этот наш разговор сейчас кто-то слушает.

— Так нет же здесь никого.

— Да уж это точно. Нету никого… Просто бесы куражатся.

Они долго сидели напротив друг друга у разных стенок, не говоря больше ни слова.

Наконец, за дверью послышалась возня, и вошёл знакомый уже стражник. Криво ухмыляясь, он дал рукой знак двигаться на выход. Женщинам связали руки за спиной, и шестеро стражников, взяв их в кольцо, повели по городу в сторону базарной площади. Всё в это утро чувствовалось особенно остро — и успевшая нагреться от солнца земля, и сам солнечный свет, и ветерок, задевающий края драной одежды, и реплики немногочисленных прохожих, и камешки под ногами.

Стражники переговаривались о чём-то своём, спорили, хихикали, но ведомые на казнь их не слышали. Они впитывали последние послания мира, проникающие сквозь железное оцепление солдат, для которых это утро было таким же обыденным, как и всегда. После полупустынных улиц базарная площадь казалась многолюдной, хотя почти половина торговых рядов пустовала. Впрочем, для стоящих обычно в тени длинного ряда старых деревьев и брошенных теперь как попало лотков, столов и небольших тележек нашлось новое и не совсем обычное применение. На глазах у базарных зевак гвардейцы и солдаты-варвары с помощью этих нехитрых приспособлений вешали на деревьях пойманных вчера проституток. Делали они это быстро, деловито и без церемоний. Один ловко перебрасывал верёвку через сук, быстрым заученным движением делая на ней петлю. Двое-трое других подтаскивали к ней очередную жертву и поднимали её на лоток или тележку. Даже тем, кто неистово вырывался, кричал и кусался, удавалось вырвать у жизни не более нескольких лишних мгновений. Петля захлёстывала шею, и стук падающего лотка или скрип отъезжающей тележки сливался с последними судорожными звуками, издаваемыми повисшей жертвой.

Замедлив шаг, стражники стали переговариваться с гвардейцами-палачами. Гембра и Ламисса чувствовали, что разговор идёт о них, но смысл его не доходил до их сознания. Ламисса не могла оторвать взгляда своих широко раскрытых глаз от того, что происходило под деревьями. И само непостижимое превращение живого человека в нелепо дёргающуюся куклу и вид повешенных ранее, коих было уже не меньше тридцати, гипнотически приковывал её внимание. Вглядываясь в детали — позы, лица, непроизвольные уже движения, — она мысленно примеряла всё это на себя, наталкиваясь на стену непредставимого. Её взгляд бессознательно выискивал в качающихся телах хотя бы искорку жизни и не способен был примириться с её отсутствием. Растрёпанные волосы, искажённые лица, приоткрытые рты, застывшие взгляды распахнутых глаз, верёвочные узлы на искривленных шеях. Кружение, качание, подёргивание…

— Не смотри! — толкнула Гембра плечом застывшую подругу. — Не смотри, слышь, чего говорю!

— Чего стала? Двигай, давай!

Грубый толчок в спину столкнул Ламиссу с места, но так и не вывел из оцепенения. Она то и дело оглядывалась на ходу, прислушиваясь к обрывающимся крикам и всматриваясь через головы стражников и зевак в раскачивание новых повешенных. Их болтающиеся фигуры то срывались в тени деревьев, то выплывали на яркий свет и солнечные зайчики, пробиваясь сквозь пыльные кроны, играли на обрывках пёстрых одежд.