Сергей Раткевич - Посох Заката

Девушка проснулась внезапно. Проснулась, повернулась невероятно резко и ухватила Тенгере за руку. Вот тут-то он наконец осознал, что происходит. Он сумасшедший! Он засунул руку в магический шар и коснулся видения! Коснулся — и видение схватило его!

Тут же в памяти всплыли все когда-то слышанные им страшные истории, каких немало рассказывают друг другу ученики магов, да и сами маги, если выпадет вдруг охота поговорить.

Тенгере завопил от ужаса и с трудом вырвал руку. Вырвал — и тут же пожалел об этом. Прикасаться к ней было так… так прекрасно… так… Весь дрожа от пережитого испуга, он вытаращенными глазами глядел на шар, а сердце тоскливо ныло от непереносимой утраты. Словно бы вот сейчас, только что, он обрел что-то, чего ему всегда не хватало, к чему он всегда стремился, стремился, даже не зная что стремится… обрел — и тут же потерял.

— Это что еще такое?! — сердито спросила девушка из шара. — Ты зачем хватал меня за задницу?!

Наружу из шара протянулась тонкая девичья рука. Протянулась — и с размаху, влепила Тенгере звонкую пощечину. Узревшие это демоны завопили от ужаса и удивления: говорящий магический шар — сам по себе явление необычное, а шар, из которого руки вылазят, тем более.

Однако Тенгере оказался на высоте. Недаром, видать, Зикер с ним возился. Мгновенно он перехватил руку, успел поцеловать — про это тоже мальчишки трепали, но почему-то поступить именно так показалось ему правильным — потом аккуратно упихал руку в шар, отпустил, убедился что она исчезла, погасил видение, выключил шар… вздохнул.

Сказать, что он тяжело вздохнул, значит ничего не сказать. Огромность потери мешалась с огромностью облегчения… какая там удача, кто о ней помнит, кто о ней думает!.. тому, кто заглянул на небо и посмотрел в бездну… наверное, это только так казалось, наверное, на самом деле все было куда проще, наверное… тому, с кем происходит такое, этого все равно не объяснить…

Дверь кабинета с грохотом упала вовнутрь, и на пороге воздвигся взбешенный мастер Зикер.

— Вы что творите, неслухи?!! — грянул он громовым голосом, и стеклянные колбы в углу кабинета задребезжали мелким жалобным звоном.

— Что же вы, негодяи, творите? — тихо и жалобно повторил он, опускаясь на пол. Несчастные колбы затрепетали еще сильней.

Тенгере поднял испуганно опущенные глаза и вздрогнул: в глазах Учителя стояли слезы.

— Бедный мальчик… — растерянно сказал Учитель. — Как же теперь…

С угрожающим звоном одна за другой лопались колбы. Стеклянное крошево сухим дождем падало на пол. Каждая лопнувшая колба казалась Тенгере оглушительной пощечиной. Наотмашь. Учитель никогда его не бил. И сейчас не будет. А лучше бы побил. « Но я же не виноват!» Хотелось кричать, оправдываться… Но как оправдаешься, если не обвиняют? Как оправдаешься, если на тебя смотрят… вот так. С ужасом и жалостью… «Но я же не виноват!» А колбы лопались, лопались одна за другой, и Тенгере начинал понимать — что-то случилось. Что-то ужасное. Непоправимое. Учитель никогда не боялся. Ничего. Никогда.

Что же я такое натворил?! Что?!

Далеко-далеко слышался грохот копыт и протяжное пение рога. Тенгере не знал зачем оно, отчего… но ему вдруг стало немного легче.

Военный Комендант города Денгера, скрестив ноги, сидел на собственном рабочем столе. На коленях у него лежал древний родовой меч. Вокруг него, кто на стульях, а кто и попросту на полу, расположился весь его комендантский взвод. Ну… скажем так — почти весь. Разведчики. Вся его боевая команда. Вот нескольких посторонних вояк, тех не было. Бывшие разведчики внимательно смотрели на своего командира. Он и позвал их, как командир. Не комендант — командир. Как раньше. "Стало быть, дело серьезное, " — думал каждый. Случайных людей не было. Лишних слов не требовалось. "Стало быть, дело серьезное, " — читалось на лицах.

Дело и было серьезным.

Недаром же всякие важные бумаги комендатуры с устрашающими надписями и угрожающими печатями валялись на полу, словно ненужный хлам, а господин Комендант города Денгера восседал на столе в своей любимой привычной позе командира разведчиков. Поза говорила о большом привале. За большим привалом обычно следует большой поход. А перед каждым большим походом — большой совет. Так было всегда с тех пор, как зазвенели мечи и засвистели стрелы. Так было всегда с того момента, как первый разведчик ушел в свой первый рейд. Так будет и сейчас. Весь облик господина Коменданта — нет, теперь уже командира — говорил об этом. И бывалые вояки радостно ухмылялись уголками губ, расправляя плечи.

— Что, командир, кажись, свежим ветром подуло? — в один голос поинтересовались братья-близнецы Данелаи, великие мастера метать ножи и подражать птичьим голосам. В тех краях, откуда они были родом, близнецам давали одно имя на двоих. Это были особые имена, существовавшие только во множественном числе — как ножницы, часы, штаны. Имя-ножницы — так называли такие имена: ведь ножницы существуют только потому, что состоят из двух половинок. Братья-близнецы считались как бы одним человеком.

— Подуло, — кивнул командир. — Вот только свежим ли?

— А что такое, командир? — спросил Рыжий Хэк, отчаянный рубака и лучший аналитик отряда. "Как странно, " — подумал командир. — «Вот я опять уже воспринимаю их как СВОЙ отряд. Как немного надо…»

— Да вот сдается мне, что свежесть этого ветра даже не на годы — на века меряется, — сказал он.

— Опять какие-нибудь мерзопакостные древние тайны, — прокомментировал Рыжий Хэк.

— Можно сказать и так, — ответил командир.

— Как с той башней? — спросил Уме Болих, отличный плотник, неутомимый ходок и просто отличный парень.

— Хуже. Гораздо хуже, — вздохнул командир.

— Тогда рассказывай, — потребовал Рыжий Хэк.

— Расскажу, — кивнул командир. — Только… это тогда я мог приказывать. Вы были моей боевой группой, я — вашим командиром…

— А сейчас мы — комендантский взвод. Вроде как гражданские, — усмехнулся Орн Тарнай, парень несговорчивый и горячий, такие на войне долго не живут, а в разведке таких и вовсе не бывает — а ведь выжил же как-то! И воевал хорошо. Сколько раз именно его несговорчивость спасала их? — Вы об этом, командир? Вас смущает то, что наша жизнь уже вам как бы и не принадлежит? Вы опасаетесь, что мы можем не захотеть того, что вы нам предложите, а приказывать вы не хотите. Не считаете себя вправе приказать? Так ведь? — продолжал Орн Тарнай. — Ну да, у меня плохо сгибается нога, часто болит голова и все такое, остальные могут сказать о себе тоже самое, но даже и теперь мы опаснее любой роты этих салаг. И уж конечно, никто из нас не откажется от того, что вы нам предложите. Потому что это предложите вы.