Шон Рассел - Брат Посвященный

— Прошу извинить нас, князь Агатуа. Непростительно, что вас заставили ждать. Еще раз приношу свои извинения. — Кенто снова поклонилась.

Князь Агатуа пожал плечами.

— Ничего страшного, такое случается. Не будем больше об этом. Прошу вас, госпожа Кенто, проводите меня к госпоже Нисиме, у меня есть для нее крайне срочное послание.

Кенто снова коротко поклонилась.

— Я передам письмо лично ей в руки, будьте уверены, князь Агатуа.

— Госпожа Кенто, я только что объяснял прислуге, что не могу допустить этого. Письмо от князя Сёнто, и он велел отдать его княжне Нисиме и никому другому. Я не подорву доверие вашего хозяина. Мы не ведаем, насколько важно послание князя, поэтому я отдам его только госпоже Нисиме.

Хрупкая девушка не сдавала позиций.

— Это невозможно, князь Агатуа. Моя госпожа очень больна, и лекарь запретил ее беспокоить.

Князь Агатуа еле сдерживал свою ярость, но когда заговорил, голос его звучал ровно и убедительно:

— Госпожа Кенто, мы ведь не знаем — вероятно, самая жизнь княжны Нисимы находится под угрозой. Нелепо ставить рекомендации лекаря выше приказа вашего господина. Прошу вас, немедленно проводите меня к княжне.

Кенто не двинулась с места и покачала головой.

— Извините, но вы просите невозможного. Князь Агатуа обошел фрейлину княжны и направился к ширме, ведущей во внутренние покои.

— Стражникам приказано задержать вас, князь Агатуа, если вы сделаете еще хоть шаг, — тихо сказала Кенто.

Князь в гневе повернулся к ней.

— Это просто безумие! — Тем не менее он чувствовал, что женщина говорит всерьез. — Когда я смогу увидеть княжну Нисиму?

— Не знаю, князь, возможно, дня через три.

Качая головой, Агатуа пошел к выходу, но у ширмы вдруг остановился.

— Вы больше не совершите таких серьезных ошибок, когда будете подметать улицы. — С этими словами он ушел.

Кенто застыла, глядя на сёдзи. Прошло всего несколько дней, а притворяться, что княжна Нисима дома, становилось все сложнее. Сначала увидеть ее хотел генерал Катта — правда, отделаться от него было нетрудно, — а теперь еще и это. Кенто встревожило известие о письме Сёнто. Наверняка в нем написано что-то важное, но догнать княжну уже нельзя, по крайней мере не привлекая к ее персоне большого внимания. Она доберется до Сэй быстрее, чем отправленное любым обычным способом письмо. Кенто ничего не могла поделать — разве что начинать готовиться к своей новой должности. Кажется, метлы хранились в чулане возле кухни.

Еще никогда день для княжны Нисимы не тянулся так долго. Только вчера вечером она получила стихи от Яку Катты, и с той поры время замедлило ход столь ощутимо, как ни разу не бывало во время упражнений в ши-тен, которым ее обучал брат Сатакэ.

Ничего — ни единого слова, — и она не могла послать ему весточку: достоинство еще удерживало ее от этого. Княжна стояла на палубе; берега проплывали мимо, как и в первые дни путешествия, но теперь глаз поэтессы видел пейзаж иначе.

Госпожа Окара и княжна Кицура отдыхали, и Нисима вышла на палубу в последних лучах солнца, чтобы «побыть наедине со своими мыслями». Наедине со своими желаниями, как призналась она себе.

«Разве он не хочет увидеться со мной так же, как желаю этого я?» Вопрос лишал ее покоя и сна. «Я становлюсь совершенной дурочкой», — подумала княжна и решила вернуться в каюту к своим сочинениям, как вдруг впереди барки показалась лодка с двумя императорскими гвардейцами на веслах. Сердце Нисимы заколотилось, но в то же время, стоя у перил, она почувствовала себя еще более глупо — словно она ожидала от стражников известий. Спускаться вниз было уже поздно, поэтому княжна устремила взор на туманный берег и притворилась, что не замечает лодку, пока та не оказалась прямо под ней.

— Простите нас, княжна Нисима, — вполголоса произнес гвардеец, — мы не хотели нарушать ваше уединение. — Он явно не сомневался в том, к кому обращается. — С вашего позволения, нам поручено передать вам письмо от генерала Катты. Если вы пожелаете ответить, мы к вашим услугам. — Стражник извлек из рукава сложенный лист бумаги.

Княжна механически протянула руку и взяла письмо.

— Благодарю, — ответила она, сделала несколько шагов на квартердек, наклонилась над перилами, глубоко вздохнула и раскрыла письмо, которого дожидалась целый день.

Почерк Яку был немного крупноват, но княжне его трогательная попытка придать посланию элегантность показалась очень милой.

Нисима словно во сне схватилась за перила, чтобы удержаться на ногах. Вот оно: для нее не важны никакие доводы разума, решение уже давно созрело. Княжна вернулась к трапу, у которого покачивалась лодка гвардейцев.

— Где сейчас генерал Катта?

— На борту императорской барки среди первых кораблей флотилии, госпожа.

— Вы отвезете меня к нему? — Ее голос прозвучат гораздо тише, чем она думала.

Не ожидавший этого офицер смешался.

— Я… конечно, моя госпожа, если таково ваше желание.

— Да, таково мое желание, — подтвердила княжна и обернулась к стражнику Дома Сёнто, дежурившему у трапа. — Передай моим спутницам, что я скоро вернусь.

Нисима спустилась в лодку императорских гвардейцев. «Это самая большая глупость, которую я когда-либо совершала», — мелькнуло у нее, однако она позволила стражникам помочь ей перейти в лодку.

Вереница судов была нескончаемо длинной. Нисима не считала корабли, но не сомневалась, что их не меньше, чем часов в сутках. Ее волнение нарастало. Она снова вспомнила поцелуй, который позволила Яку, и для нее он показался самым сладким на свете: нежным и полным обещаний.

К радостному возбуждению княжны примешивался страх — боязнь, что Яку вопреки словам не испытывает тех же чувств, что и она; опасение, что его даже не будет на барке, и ее дерзкий поступок навлечет на нее позор. Она ехала без предупреждения и приглашения к мужчине, которого едва знала. Наконец они подплыли к императорской барке, которая должна была доставить генерала Яку в Сэй. Размеры и богатое украшение корабля успокоили княжну, хотя она и сама не знала почему.

Пока она ждала, когда генералу доложат о ее визите, тревога почти полностью подавила желание, но вот появился Яку; она безошибочно узнала его силуэт — черная форма на фоне темного неба. Он спустился по трапу с какой-то сверхъестественной уверенностью — его кошачья грация была известна по всей империи.