Шон Рассел - Брат Посвященный

Нисима двинулась к выходу.

— Мне нужно все обдумать, Катта-сум, — мягко сказала она. — Происходит столько непонятного — и в империи, и в моей душе. Я повела себя с вами нехорошо и прошу извинить меня за это; я не смею поступать так, как велит мне сердце. Князь Сёнто спас меня и мою мать — нет, не отрицайте вину императора, вы знаете, что я говорю правду. При желании я могла бы стать серьезной угрозой трону. Ваш император никогда не простит мне этого. Мне многое нужно сделать, слишком многое. Прошу, Катта-сум, не вводите меня в смущение. — Нисима раздвинула створки ширмы, но перед уходом обернулась: — Встретимся в Сэй, генерал. Мы поговорим с вами там, в Сэй.

Пони были крепкими и выносливыми — их специально выращивали для жизни в суровых условиях северных степей. В сумерках животные ровно трусили вниз по узкой тропинке, пролегавшей по длинной ложбине, и стук их копыт наполнял сердца всадников уверенностью.

Несмотря на длинные плащи, было видно, что всадники эти — монахи ордена ботаистов, инициат и неофит.

По мере приближения к дну оврага тропинка несколько выровнялась и расширилась. Там и тут встречались чахлые кустарники и редкие низкорослые деревья, будто разбросанные по лощине безжалостным ветром мертвых земель.

Путники ехали молча, пока на дороге им не попался большой камень. Решив, что у камня можно укрыться на ночь, они спешились. Комавара сразу принялся расседлывать пони — двух верховых лошадей и третью кобылку, которая выступала в роли вьючного животного и несла на спине нехитрое снаряжение — в основном запас воды. За шесть дней путешествия на север от границ Сэй оба путника привыкли к этой процедуре и не собирались ее менять.

Постоянный северо-западный ветер казался нескончаемым выдохом умирающего человека — не свист и не стон, а какое-то смешение того и другого, выдававшее безграничную боль. Степь понемногу уступала место пустыне. Уже несколько столетий сэйянцы знали, что степь высыхает, хотя почему это происходит, объяснить никто не мог, лишь ветер доносил до людей звуки мучительной агонии.

Вихрясь вокруг большого валуна, у которого приютились странники, ветер поднимал в воздух клубы пыли, въедавшейся в складки их одежд и поры кожи. Растирая покрасневшие глаза, Комавара приблизился к месту, где скорчился Суйюн.

— На ночь вам опять нужно сделать примочку на глаза, брат, — сказал инициат Комаваре.

— Я не хочу быть здесь слепым, это хуже всего. Неизвестно, что нас ждет ночью.

— Наставники учили меня, что в темноте нужно использовать слух и обоняние, ощущать вибрации движений. Исследуя темноту с помощью глаз, нельзя сосредоточиться на звуках и ощущениях. Мы учили этот урок с завязанными глазами. Вы тоже можете потренироваться с компрессом. Глаза вам запускать нельзя. Если мы встретим племя варваров, они тотчас заметят ваше состояние. Больной монах — не ботаист. Я приготовлю примочки, а ночью сам буду следить за тем, что скрывает тьма.

Комавара кивнул и рассеянно потер недавно выбритую тонзуру. Поймав взгляд своего спутника, с виноватой улыбкой отдернул руку. Сейчас он всему учился у Суйюна: он был уже не вайянским князем, а неофитом братства ботаистов, но даже это пока получалось у него неважно. Суйюн показал ему несколько простых дыхательных упражнений, а также обиходные привычки монахов. Инициат решил, что для большей естественности Комаваре следует понять основные законы поведения монахов, и объяснил ему некоторые принципы подготовки членов ордена.

В один из таких уроков Суйюн демонстрировал Комаваре умение концентрировать волю. Князь прижимал свою ладонь к ладони монаха и пытался ощутить сопротивление, но каждый раз, надавливая на ладонь инициата, он чувствовал лишь пустоту, хотя их руки по-прежнему соприкасались. По словам Суйюна, это было все равно что толкать воду или воздух, где нет никакой точки опоры. Комавара дважды оказывался на земле и знал, что монах с легкостью опрокинет его еще и еще. При этом князь понимал, что инициатом движет отнюдь не хвастовство, а стремление показать, что Комавара совершает ошибку, сопротивляясь воздуху.

После таких уроков «толкания ладонями» Комавара стал сомневаться в своих навыках боевого искусства, которые большей частью основывались на сопротивлении. Так Комавара, высокородный князь из провинции Сэй, начал медленно и порой болезненно приобретать некоторые внешние особенности и привычки монахов, а также свойственную им манеру держаться. В нем возродилось иное, новое уважение к братьям, уровню их мастерства и дисциплины. Это уважение подкреплялось уверенностью Комавары в том, что все, чему научил его Суйюн, составляет едва ли тысячную часть знаний ботаистов; точнее сказать, Комавара понимал, что Суйюн не раскрыл ему и тысячной доли секретов ордена и не станет этого делать.

— Жалко, что нельзя развести костер, — сказал молодой князь.

Суйюн лишь слегка пожал плечами. Комавара уже начал привыкать к этому жесту, означавшему, что подобные пустяки совершенно не волнуют инициата.

Комавара принялся водить пальцем по песку, и вскоре под его рукой появилось нечто похожее на упрощенную карту. Положив на середину рисунка белый камешек, он произнес:

— Источник должен быть всего в нескольких ри отсюда. Мы находимся тут. Предполагается, что это — русло древней реки, хотя я с трудом представляю, что здесь когда-то текла вода. Еще день пути, и мы выйдем к воде — конечно, если источник не пересох. Не знаю, встретим ли мы у родника дикарей, но это вполне возможно. Если там есть вода, мы должны во что бы то ни стало добраться до нее.

— Мы еще долго продержимся на тех запасах воды, что у нас есть с собой, — пожал плечами монах.

— Ты продержишься, брат, однако лошадей и меня не учили обходиться без всего остального. Иногда нам нужно и поесть, уж извини нашу слабость.

— Вот возьмите, — сказал Суйюн и протянул князю плоскую лепешку с начинкой из овощей и какого-то незнакомого пюре. Неофит ордена ботаистов, брат Кома, посмотрел на предложенную пищу с нескрываемым отвращением, что вызвало на лице его наставника улыбку. — Вы — типичный неблагодарный ученик, брат. Вы не продвинетесь вперед, пока не научитесь ценить то, что вам дается. Не исключено, что даже вы сделаете какие-то успехи на пути к просветлению еще в этой жизни. Пища поддержит ваши силы, чтобы вы могли хоть немножко приблизиться к совершенству. Следовательно, вы должны быть благодарны за то, что она есть, а запах значения не имеет.

— Не знал, что стремление к совершенству так тесно связано с постоянными неудобствами, брат. Сегодня я попробую лечь там, где побольше острых камней.

Суйюн недвижно лежал в темноте. Ветер шумел над ним и, казалось, заставлял звезды мигать и дрожать в холодном небе.