Шон Рассел - Брат Посвященный

— Госпожа Нисима, князь Сёнто совершенно прав, — негромко проговорил Суйюн. — Вы тоже должны узнать свою судьбу. Почту за честь погадать вам, пусть даже в искусстве толкования мне и не сравниться с вами.

Никто не подал виду, что удивлен неожиданным предложением монаха. Нисима была явно польщена, и Комавара тут же пожалел, что промешкал и не вызвался кинуть монетки сам.

— Не могу отказаться от столь любезного предложения, брат Суйюн, — с улыбкой ответила Нисима.

Собрав монеты в мешочек, она вручила их Суйюну, хотя одновременно с этим испытывала сильное желание зашвырнуть их куда-нибудь в сад, страшась встречи с судьбой. Монах потряс мешочек, и в звяканье монет девушке почудилось что-то зловещее.

Так же ловко и уверенно, как Нисима, Суйюн выбросил монетки, и когда они легли на стол, она убедилась, что ее страхи были напрасны. Перед ней были все те же монеты кован-синг — хорошо ей знакомые, старые и потускневшие. Княжна и сама не знала, чего испугалась. Может быть, она ждала, что из мешочка упадут другие монеты, прежде никогда не виденные, уготовившие для нее одни лишь мрачные предзнаменования.

Нисима закрыла глаза и ощутила теплую волну облегчения. «Это проклятие моего рода, — думала она, — имя, которое развевается над моей головой, точно стяг. Только бы под этим знаменем не собралось войско, только бы не началась столь желанная для многих война…» Княжна невольно содрогнулась и, открыв глаза, попыталась улыбнуться.

— Вы хорошо себя чувствуете, госпожа? — осторожно спросил Суйюн, испытующе глядя ей в лицо

— Хорошо? — переспросила княжна. — Ну как я могу чувствовать себя хорошо? Посмотрите, что мне выпало. Разве это не Гора, обозначающая терпеливое ожидание и путь к просветлению? — Она звонко рассмеялась. — К своему стыду должна признаться, что терпение не входит в число моих добродетелей. Если мне обещано просветление, пусть это случится самое позднее сегодня на закате. — Она снова засмеялась восхитительным переливчатым смехом.

Суйюн улыбнулся.

— Госпожа Нисима, я могу ошибаться, но мне кажется, что это Журавль, символ эстетического совершенства, искусства и красоты.

— Вашей рукой водил Ботахара, брат, — сказал Сёнто.

Монах кивнул.

— Слава о вас как о художнице дошла до высших сил, госпожа Нисима, но ваш Журавль замер в ожидании. Он терпелив, и вы тоже должны быть терпеливы вопреки вашему признанию. Терпение делает художника великим. Взгляните, и в вашем раскладе старший кован лег веером вниз. Как вы уже говорили, это символ искушений и соблазнов, но это может также означать, что художнику не пристало прятаться за расписным веером, художник должен раскрыться. Конечно, искушение тоже нельзя исключать — вероятно, расклад может означать какие-то соблазны, связанные с искусством или красотой, точно я сказать не берусь. — Монах поклонился княжне и умолк.

— Благодарю вас, брат Суйюн. Своей мудростью вы оказываете честь Дому Сёнто.

Угостившись медом, князь Комавара изъявил, желание прочесть стихотворение, которое только что сочинил. Все охотно согласились выслушать его, так как на подобных собраниях поэзия была традиционным и даже излюбленным развлечением. Единственное, что немного смущало Комавару, — это слава княжны Нисимы, чей поэтический дар был широко известен в империи.

Белый журавль глядит

В изумрудные воды.

Видит ли он свое отраженье?

Ждет ли, когда всколыхнется

Недвижная гладь?

Князь закончил читать, и, как всегда, на мгновение воцарилась тишина — слушатели обдумывали прозвучавшее стихотворение.

— Вы скрывали от нас свой талант, князь Комавара, — серьезно сказала Нисима, и в искренности ее слов нельзя было усомниться.

Комавара поклонился.

— Зная о вашем собственном поэтическом таланте, госпожа Нисима, я более чем польщен вашими словами.

— Ниси-сум, ты тоже должна прочесть нам стихотворение, — обратился к дочери Сёнто, — ведь вдохновение никогда не покидает тебя.

— Дядя, вы смущаете меня своими похвалами. Погодите минутку, дайте мне сосредоточиться. — Девушка прикрыла глаза, и уже через несколько секунд у нее родились строчки:

Журавль белый замер

В водах

Изумрудного пруда.

Что видит он в зеркальной глади —

Себя иль зыбкий сон?

Но, может, то не птица,

А облачка полуденного тень?

— Госпожа Нисима, ваша слава действительно заслуженна, — проговорил Комавара. — То, что мои незамысловатые строки вдохновили вас на создание этой поэтической жемчужины, — большая честь для меня.

На комплимент Комавары Нисима ответила изящным поклоном.

— Ваше стихотворение отнюдь не назовешь незамысловатым, князь Комавара, а я всего лишь попыталась отразить его смысл. Так сказать, вглядеться в его глубины.

Княжна в последний раз подала чай, и беседа опять приняла непринужденный тон. Снова заговорили о Сэй, и Комаваре представилась возможность продемонстрировать свои знания.

— Брат Суйюн, — обратился он к монаху, — я не знаком с происхождением вашего имени. Встречается ли оно в рукописях Ботахары?

Сёнто был доволен, что молодой князь задал этот вопрос, так как и сам перебирал в памяти ботаистские тексты, предположив, что имя его наставника, как и имена большинства монахов, упоминалось именно там.

— Оно происходит из языка жителей гор, князь Комавара, поэтому не распространено в Ва. «Су-юнг» означает «тот, у кого на плечах груз», имя простых носильщиков, имя, которое подавляет гордыню его обладателя.

«В отличие от имен Сёнто, Фанисан или Комавара, — мысленно добавил Сёнто. — Почему же монах с именем носильщика согласился служить среди горделивых? Разумеется, его мнения никто не спрашивал. Старейшины ордена приказали, и Суйюн беспрекословно повиновался. Когда-то брат Сатакэ поступил точно так же».

— Слово «кован-синг» тоже как будто пришло к нам из языка горцев, не так ли, брат? — поинтересовалась княжна.

— Из его древней формы, госпожа Нисима, еще из той поры, когда горцы предположительно населяли равнины и морское побережье. Многие названия хранят память о тех временах: «Юл-Хо», «Юл-Нан», даже нынешнее слово Янкура происходит из того же источника: «Ян-кхуро» — «поселение у воды». Это был очень красивый язык… Увы, сегодня о нем напоминают лишь некоторые диалекты, которые еще сохранились среди горных жителей.

Колокол пробил час тигра, и хотя всем собравшимся за столом казалось, будто время в саду замерло, они вспомнили о том, что их ждут дела и что минуты бегут своим чередом.

Князь Комавара откланялся, сославшись на необходимость приготовлений к отъезду вместе с Сёнто, хотя и обнаружил, что присутствие княжны Нисимы не позволяет ему думать ни о чем другом, кроме ее прекрасных глаз и грациозных движений.