Николай Толстой - Пришествие Короля

— Мне достанется слава и величие, тебе — награда, — согласился Кинрик, — но что, если я пожелаю, чтобы и короли земли вкусили этой славы, равно как и злата? Разве не обида всем королям древа Водена, живущим у Вест-сэ по эту сторону мрачного Вистлавуду, что только тут, на Севере, этот бешеный враг богов, Христос, возносит свое знамя и призывает свое воинство к месту битвы? Верю я, что близится страшный день, когда Мировой Змей вырвется, и широко распахнется пасть Волка, и боги вступят в великую битву со своими врагами, так что войска и Христа, и Одина рухнут в продуваемые ветрами чертоги Хель. Что победит — Крест или Копье? И то, и другое — оружие сильное и зачарованное, и не на одном и том же Острове лежать им спокойно в пиршественном зале. Я видел знаки, я приносил жертвы. Черные волны гневно набрасываются на высокие утесы.

Хеорренда поднял взгляд на короля, чье чело омрачилось, а глаза закатились, и осторожно ответил:

— Я тоже слышал о таком. Кинрик. Весь народ готовится к войне. На севере, в Беормаланде, за снегами люди видели сверкающее воинство, грозившее небу копьями. Ходят также слухи среди колдунов скриде-финнов, сведущих в таких делах, что в следующем году небо разорвет хвостатая звезда Это знак того, что много крови прольется на этой земле. Но скажи мне, о король: почему хочешь ты, чтобы короли земные присоединились к твоему воинству? Ты силен, враг слаб. Не разумнее ли приберечь добычу для себя, а не делить ее между столькими? Короли рода Водена — как волки над убитым туром — каждый будет рвать свой кусок Не подумают ли, что ты не так уж и силен, если просишь помощи в военном походе?

Кинрик так глянул на Хеорренду из-под нависших седых бровей, что скоп испугался, как бы из зрачков его не вырвались свернувшиеся змеи.

— Я стар. Может, враги мои и думают, что я захирел с годами, — прорычал король, поерзав на своем высоком троне, — но разумнее было бы всем поразмыслить над моими словами Я убил в поединках сорок десятков мужей, скормив их черноперым воронам. Я получил имя за убийство. Пусть демоны утащат меня в свою преисподнюю, если этот меч уже не по мне! Если так — то чем скорее я уйду в свой могильный курган, тем лучше! Пусть тогда буду я жить в позорном жилище, где черви, черные твари, ненасытные и жадные, пожрут мое тело, растащат меня по жилам! Придет такой день. Но пока мне еще нужно кое-кого убить!

В гневе он закусил бороду, и скоп догадался, что боевое безумие зажгло мужественное сердце короля из рода Водена. Хеорренда коснулся струн арфы и запел о спокойствии моря, когда ветер не волнует его, и о спокойствии людей, когда их раздоры решает сильный владыка. Гнев Кинрика улегся от этой песни, и он продолжил со спокойствием короля, умудренного годами.

— Ты не так понял меня, Хеорренда! — воскликнул он. — Не нужна мне помощь королей из-за Вест-сэ, когда я пойду войной на лживый народ бриттов. Все короли ангель-кинн, живущие по берегам Бриттене, подчиняются мне, как своему военному вождю, — от самого восточного Энгле вплоть до Кента и Вихта на юге. Беорнике тоже получила призыв к войне, вырезанный рунами на стреле. И еще я заключил союз с великим королем пеохтов, смуглого народа, что живет за рекой Гевэд в вечном сумраке северных гор, чьи вершины касаются неба. Он поклялся клятвой своего народа, что нападет со своими войсками на бриттов Севера и предаст их мечу без жалости. Будут они, как зерно под цепом, будут тела их, как мякина на четырех ветрах мира!

Королей бриттов посвящу я Водену Всеотцу и принесу их ему в жертву. Но я получил судьбоносное известие от купца из франков, который прибыл в мой пиршественный чертог с богатыми товарами. Слышал он странные вести от людей, живущих у Вендель-сэ, и вести эти таковы, что всем, кто боится гнева Водена, стоит прислушаться к ним и призадуматься. Кажется мне, что Бог румвалов, который также и Бог бриттов — они зовут его Христос, — недавно дал знак всем людям земли, которые считают его своим владыкой, и это знак призыва к войне!

— И что это за знак, государь? — с любопытством спросил скоп. Он должен был знать все, что происходило в земных королевствах, чтобы извлечь рассказ об этом из своей словосокровищницы на королевском пиру.

— Это послание, хитро написанное рунами, — продолжал Кинрик. — Лучший боец воинства Христа, Микель, принес его, как говорят, на своем копье в их главные святилища у Вендель-сэ — в Иерусалем, Бетлем, Ромабург. Искусные в чтении рун люди растолковали его, разослав повсюду, где почитают злейшего врага Водена. Они будут совершать обряды в день, который считают священным, и с помощью чар лишат сил заклятья, которым научился одноглазый владыка мудрых, когда провисел девять страшных ночей на дереве среди ветра. Они заплатят священникам, которые принесут жертвы в их храмах.

Скоп кивнул и сказал королю:

— Все это мне кажется верным, о Кинрик, и я сам видел кое-что из лживых деяний народа Христа, когда был при дворе Теодбальда, короля франков, единственного из наследников Этлы, который почитает этого злобного Бога. Но в этом нет ничего нового, они давно так колдуют. А как еще Христос может общаться со своим воинством, кроме как через рунные заклятья?

— Ты перебил меня, скоп, — сурово сказал Кинрик. — Самые худшие рассказы лгут, как и сказки о драконах, в конце концов. Рунное послание Христа говорит о том, чтобы его последователи не мыли своих одежд и не стригли волос и бород в священный день, который мы зовем Суннандей. Что еще может это означать, как не то, что Христос самолично готовится пойти войной против светлых богов, живущих в Вэль-хеалле? Разве я сам не намеревался ни мыться и ни стричь волос, пока не опустошу весь Бриттене огнем и мечом? Разве не таково же намерение Христа и его воинов — принести такую же клятву, пока, как они думают, не придет время уничтожить войско Водена? Верь мне, Хеорренда, — близится конец мира, и грядет сбор воинства на битву!

В чертоге Кинрика было темно, так что ни король, ни скоп не могли увидеть лиц друг друга. Только глаза короля с их змеиными зрачками горели, как тусклые угли. Его дружина лежала в спокойном сне и мирно храпела под лавками королевского зала. Снаружи за деревянными стенами мучительно стонал ветер, а по болотам в поисках жертвы рыскал злой тать. Злобный грабитель очень хотел бы сожрать одного из людей в этом высоком зале, если бы только ему удалось запустить свою когтистую лапу в ограду его сердца [144].

Арфа Хеорренды издала жалобный стон, поскольку слова Кинрика вызвали из сокровищницы памяти скопа слова: