Николай Толстой - Пришествие Короля

Чернобрюхие тучи стали сползаться, одна шла на другую, их щиты ударялись со страшным грохотом. Они неслись над поверженной землей, серые демоницы, что потеют пламенем в пустоте, роняя с грудей узорчатый дождь, испуская из чрева на кровлю воду. Черные скользящие призраки выпускали прямо над одинокими домами перепуганных людей острые стрелы, и глуп тот, кто не боится их смертоносного налета. Смерть — удел того, на кого направит бог свое вопящее копье, и мудр тот, кто это знает. Сырые облака сшибаются в расколотом небе, кремнево-серый поток завихряется от их ударов, качаются леса, земля дрожит. Содрогаются широкие равнины под морем, трясется океанское дно, разворачивает свои кольца Мировой Змей — все под кровлей небес бродит диким, крепким, бешеным ядом.

Так и мужи изрядно напились Хродульфова пива в своем убежище у очага Хеорота. Пили они, пока и их сердца не обезумели, как ветер, что с воплем носился по пустошам за стенами чертога. Снова веселье разыгралось, как буря, — крики со скамей становились все громче, кравчие разносили вино в чудесных чашах из щедрой сокровищницы владыки скильдингов. Хеорренда, скоп хеоденингов, яростно ударял по струнам своей звучной арфы, пенный глоток Водена начал бродить, вспенился на устах поэта, и он громко запел песнь об Этле. Смерч народов, был он единственным из людей под этим небом, что мчался, оседлав бурю, — ураганом был он для племен, сокрушителем королевств и истребителем народов.

Из Пустошей Севера пришел он, из ледяных лесов, из-за продуваемой ветрами степи, пока не остановился со своей дружиной у берегов глубоководного Данайса [158]. Странствуя по пустынным землям, повстречали они нечестивых ведьм, хелрунан [159], на чьих сморщенных ляжках и распухших чревах и зачали они это демоново отродье, гуннов — едва ли похожих на людей, низкорослых, косоглазых. Не умеют они говорить, а лают, как псы, или воют, как волки. Там, на пустынных равнинах, размножились они, пока войско их не стало больше, чем у эльфов, великанов и бродячих мертвецов.

Тогда Этла отправился в путь вместе со своим войском, войском демонов с горящими глазами и зачесанными на макушку волосами, затопляя украшенные рогами жилища смертных, пока не дошел до дикого Вистлавуду. Долго в этом огромном лесу кипела битва между гуннами и готами, пока быстрый Донуа [160]не потек кровью, а горные проходы в Мароара не были забиты трупами. Орлы кричали над мертвыми, и большое воинство принял Воден в своих чертогах. Но победа спала с гуннами, и все великое королевство свирепого Эорманрика попало ныне под власть Этлы, от самого океана Гарсегг на западе до хребта Риффен [161]на востоке, от Гвенлада на севере до гор Альпис на юге. Ему принадлежали также и острова, что лежат в океане, даже Бургенда-ланд и Бриттене.

После этого Этла собрал воинственные племена земли и проехал через пустынные края и горы вплоть до королевства Касере, что восседает на троне всей земли, правя всеми королевствами, что лежат у Вендель-сэ. Мир содрогнулся от гнева Этлы, так что еще прежде, чем подошел он к стенам замка Касере, стены его рухнули в провалы земли. Этла согнал Касере с престола и предал его злой смерти, как и всех королей и танов румвалов. Он сжигал города, предавая это королевство мечу и обращая людей в рабство. Не осталось ни единого города, который не был бы сожжен, ни единого дворца, который не был бы разграблен. Мир дымился, как единый погребальный костер!

И поняли люди, что мир гибнет и что для всего под небесами наступает последний век. Будут падать королевства, и трон кольцедарителя больше не будет источником богатства. Растут долги, старость гноит отвагу, злодеи открыто затевают свары под солнцем, точится боевая стрела, копье ищет сердце героя, смерть преследует все, и с каждым часом ненависть и позор ведут ко все большему и большему разрушению.

Но еще не пришел тот час, когда лето больше не будет давать тепла и три бесконечные зимы с яростью обрушатся на застывшую землю, а люди станут странниками на лике земли, как Видга и Хама. От женского коварства, говорят, умер Этла, отважный воитель, бич человечества, победитель жестокого Эорманрика, убийца Касере, величайший из королей. Воеводитель, подобный волку, умер, оплаканный своим народом, — буря утихла, развеялись дождевые тучи.

Дико кричал Хеорренда у очага Хеорота, перекрывая страшный грохот молота Тунора в вышине и напор хлесткого ливня. Каждый воин сидел, замкнувшись в своих мыслях, глядя прямо перед собой, неподвижный, у умирающего очага. Сердце каждого воина взмывало ввысь от песни Хеорренды, как сокол, освобожденный от пут. Каждый размышлял о веке секиры, веке, который принес на эту землю Этла, веке, когда ломались мечи, трещали копья, раскалывались щиты — чтобы быть выкованными снова в яростном горниле. Воистину, могучий ветер промчался над миром, когда король гуннов пронесся через Вистлавуду! Деревья трещали, падали плоды, в королевстве Касере захватили племена гуннов великое сокровище — драгоценное ожерелье Бросингов. Как голодный волк в овчарне, с клыков которого капает кровавая слизь, был Этла в стенах королевства Эорманрика и прекрасных городах румвалов.

Хеорренда, сидя у ног Хродульфа, читал мысли героев. Славу обретают на полях сражений, среди павших. Но славу нельзя уничтожить, пусть даже тело лежит, холодное, в могильном кургане, на поживу червям. Что бы ни было положено в уток его вирда, мало что может сделать человек, кроме как защищать своего владыку, не обманывать без причины своих друзей и в конце концов пасть, защищая собственную славу.

По всему залу кольцедарителя раскатилась звонкая песнь арфы Хеорренды, когда закончил он песнь такими словами:

— Знаки видны в небесах, и предзнаменования читаются во внутренностях жертв — грядет снова век Этлы, наступает на этот разрушающийся мир! Близится страшный день Муспилли, когда бессмертные боги сойдутся в смертельной схватке с великанами, врагами рода людского. Мировой Змей поднимется из глубин, распахнув пасть от моря до земли. На востоке лопнут цепи Волка, и вой его прокатится над ядовитыми болотами.

И кто этот Волк, как не Этла, вернувшийся разорить этот опустошенный войнами мир? Разинув красную пасть, жаждет он пожрать самого Водена, с неистовых его челюстей капает ядовитая кровь, земля сотрясается от топота войск. И когда капает кровь его наземь, вспыхивают пламенем горы, каждое дерево под небесами загорается, пересыхают реки, черные болота засасывают сами себя, небо тлеет от всепожирающего жара, луна падает с багровых небес, весь Срединный Мир в огне, рушатся скалы, море кипит дымящейся кровью.

Тогда приходится воинам Водена сражаться яростно, как медведи и волки, и каждый герой, что носит щит впереди войска, в битве этой делает все, что может. Каждое жадное лезвие напьется допьяна вражьей крови. Где больше опасности, там больше славы! Слушайте же песнь Хеорренды, о таны-щитоносцы, пьющие крепкое пиво скильдингов! Острите мечи и начищайте ваши шлемы с вепрем! Готовьте ваших морских змеев и созывайте воинов! Стрела войны Кинрика пролетела среди родичей Водена, и вновь грядет к нам век Этлы! Песнь скопа обрушилась на воинов, как волна крепкого пива, когда оно завладевает воинственным сердцем, заполняя его дикой тоской по доброму оружию, странствию по лебединой дороге и звону острых мечей по боевым шлемам. Мощь Водена крепко держала их — ведь что такое поэзия, как не мед Водена, а война — ярость Водена?