Николай Толстой - Пришествие Короля

Волком жадным с угрюмым взглядом.

Змеиным глазом, змеиным ядом.

Я увидел, как он быстро спустился с насыпи, сразу же, как только у ворот послышался зловещий треск Перехватив мой взгляд, он весело окликнул меня:

— Становится жарковато, Мердинус! Я не бывал в такой крутой заварушке с тех пор, как Тотила взял Рим и загнал нас в мавзолей Адриана! Мы сидели в окружении, подыхая с голоду — есть было нечего, кроме наших лошадей. Не, несмотря на это, наш командир отказался сдаться — и вот я здесь и рассказываю тебе об этом! Мы еще прорвемся, помяни мое слово!

Я не мог разделить его уверенности, нет, я чувствовал, что и сам-то он не верит собственным словам. Но его быстрый взгляд и спокойствие приободряли юношей Эльфинова госгордда, жаждавших одного — чтобы потом о них говорили:

Прежде чем быть убитыми, они убивали.

Теперь Руфин созвал к себе отряд, который должен был охранять короля, что до сих пор оставался у своего шатра, обеспокоенный битвой. Вместе с ним воины пошли в хижину, где я бывал с ним прежде, и вытащили маленькие военные устройства, которые с такой гордостью мне показывал трибун. Едва успели они это сделать, как послышался треск, словно яростная буря выворотила могучий дуб, и ворота Динайрта рухнули. Болты, засовы, широкие дубовые доски разлетелись в щепы, когда их проломили огромным камнем, большим, чем могут поднять два могучих воина.

Все взгляды в крепости устремились к черному провалу ворот, все на миг затихло, и показалось, будто бы само время остановилось в нас. Один Руфин занимался делом, руководя своими людьми. Все было сделано быстро. Он резко повернулся на месте и вернулся туда, где мы с королем склонились над доской.

— Ну, как игра, Мердинус? Я сам никогда таким не увлекался, хотя давным-давно в Александрии я видел, как мой друг Аполлос проиграл всю ночь. Наверное, мне мозгов на это не хватало, кроме того, мне всегда не нравилось полагаться на случай, «Lacta alea est, Жребий брошен», — сказал Цезарь, прежде чем перейти Рубикон, это верно. Однако, насколько я помню, он позаботился о том, чтобы перед этим у него за спиной оказался Тринадцатый легион!

— Славно сказано, дружище! — ответил я, подняв на него взгляд и встряхнув кости. — Я уверен, что ты сделаешь все, что можно сделать. Но необходимо учитывать и случай. Посмотри на доску, что лежит между мной и Мэлгоном. Я сделал искусный ход после долгого раздумья, король ответил другим. Наши разумы сейчас схватились друг с другом, и тот, чей разум острее, кто смотрит так и эдак, словно орел с вершины, перехитрит другого, вялого мыслью, или того, кто слишком уверен или не уверен.

Кажется, что все дело в умении, — но приходит время бросать кости, когда случай может опрокинуть все самые ловкие ходы. Потому необходимо, насколько это возможно, оставлять место для вмешательства случая, равно как и для обоснованного действия твоего противника. Ведь именно посредством случая вмешиваются боги в наши дела — этот мир и все, что лежит под лазурной аркой небес, управляется и направляется сличаем.

— Опять философствуешь, старина? Даже когда варвары ломятся в ворота, ты раздумываешь над такими вопросами, мудрый Мердинус! Ладно, каждому свое — будь уверен, я здесь места случаю не оставлю!

Трибун мрачно хохотнул, окинув все вокруг острым взглядом. Я был уверен, что даже сейчас он прикидывает, какое влияние его хладнокровие окажет на дух солдат, следивших за каждым его движением.

— Ты же видишь, Мердинус, в такие минуты, как эта, мысли всех солдат направлены на решительные действия и мало остается места выбору или случаю — это для размышлений на досуге.

— Верно, — ответил я, бросая кости. — Но чем решительнее действия собравшихся в одном месте людей, стремящихся к разным целям, тем яростнее они противоречат друг другу А исходом всех этих противоречивых действий становится скопище всего, что и есть случай, как я уже сказал. Тебя завело сюда, так далеко от дома, не какое-то одно звено в цепи событий, а последовательность бесчисленного множества различных решений, принятых тобой и прочими. Но разве ты или кто-нибудь из них когда-нибудь думал о том, что тебе придется уплыть из Африки в Придайн? Думаю, нет, хотя некогда, скажу тебе, я и подумывал, что ты прибыл сюда с целью иной, нежели ты говорил.

С этими словами я бросил кости. Число было плохое. Бросок неудачный.

— Видишь? — спросил я, убирая основного защитника короля — Случай привел к этой неудаче, хотя все фигурки были расставлены умело. И все же с той самой минуты, как мы с королем сели играть, мы знаем, что игра пойдет именно так, а не иначе. И кто, по-твоему, тут принимает решение? Не я, не Мэлгон, а кое-кто повыше нас.

— Намек понял, — учтиво ответил Руфин. — А теперь, с вашего позволения, я вернусь к унылой рутине приказов и вынужденных решений Ведь, если я не ошибаюсь, близится мгновение, которое зовется переломом битвы.

От западных ворот Динайрта послышался крик. Из тени под надвратной башней возник огромный боец варваров, с которым я так неосмотрительно обменивался насмешками, когда враг еще не был так близко Теперь его кольчуга была разорвана, вся в присохших клочьях мяса и в потеках крови. В его огромных руках не было ни меча, ни беленого щита, ни копья с древком из падуба, но с ногтей его капала кровь, и кровь медленно текла с его огромных острых зубов Все его лицо до самых кроваво-красных глаз заросло седой бородой, и словно клочковатая шерсть были волосы на его руках и могучем столпе его груди, так что он воистину казался медведем на тропе.

— Чего нужно тебе в королевской крепости? — крикнул наконец владыка Кимри.

Некоторое время дикарь ничего не говорил, лишь озирался по сторонам, присев на ноги, так что его шлем царапал по балке ворот. Красные глаза его пылали, он рычал и всхрапывал, выискивая жертву, на которой он мог бы сорвать бешеную ярость своей силы. Было видно, что на нем ангерд, боевое безумие. Он вцепился зубами в сломанный косяк ворот, оставив на нем следы клыков и кровавую слизь.

— Я Беовульф, сын Эггтеова, владыка ведеров и князь геатов! — взревел он. — Стойкий шлемоносец, чья слава ведома во многих краях! Ястребы и вороны следуют за мной, серый бродяга болот обжирается до отвала там, где я прохожу! Я пришел требовать дани с грязных бриттов от имени короля моего, потомка Водена, Кинрика, сына Кердика, повелителя гевиссов! Я пришел обратить в рабство ваших людей, связать их жилами и отправить за море на невольничьи рынки фресна-кинн! Ежели вы согласитесь на это, мы уйдем и оставим вас в покое. Ибо только одного из вас в этой крепости мы намерены убить!

Поначалу никто не ответил на требования этого дикаря, ибо страшно было смотреть на него — он казался скорее тварью Аннона, а не воином из племени людского. Ответил ему трибун, как только ему передали, что сказал этот воин. Он спокойно ответил.