Гарри Тертлдав - Император для легиона

– Что же мы будем с ним делать? – прозвучал безжалостный и злой голос Комитты Рангаве. – Мы должны наказать его так, чтобы бунтовщикам неповадно было устраивать мятежи еще лет пятьдесят. Выжечь ему глаза горячим железом, отсечь уши, руки и ноги, а то, что останется, сжечь на площади Быка!

Туризин, все еще в роскошных императорских одеждах, присвистнул от восхищения, которое вызвали в нем кровожадность и жестокость его любовницы.

– Ну, Ортайяс, как ты смотришь на такое будущее? В конце концов, тебя этот разговор тоже касается, верно?

Он усмехался не слитком приятно для поверженного соперника. Руки Ортайяса были крепко связаны за спиной, справа и слева от него сидело по солдату из отряда Зигабеноса. Все трое размещались на диване в библиотеке патриарха. После слов Комитты Ортайяс съежился и выглядел таким несчастным и запуганным, будто хотел спрятаться под этим диваном. Скаурус никогда не считал этого юного аристократа достойным человеком, и даже внешность его казалась крайне непредставительной: уж слишком тот был худым и неуклюжим, а чахлая бородка, отращиваемая для солидности, невольно вызывала снисходительную улыбку. Сфранцез был одет в тонкую льняную рубашку, спутанные волосы падали на грязное испуганное лицо, словом, вид его возбуждал в трибуне скорее жалость, чем ненависть. Голос Ортайяса дрожал, когда он ответил:

– Если бы я победил, то обращался бы с тобой иначе.

– Возможно, – признал Гаврас. – У тебя бы духа не хватило на такое. Подсунуть втихаря сильнодействующий яд показалось бы тебе более приемлемым.

Тишину библиотеки наполнило одобрительное гудение: Комитта, Ономагулос, Элизайос Бурафос, барон Дракс, Аптранд, сын Дагобера, Метрикес Зигабенос – почти все, сидящие вокруг дубового стола, заговорили одновременно. Они соглашались со словами Туризина. Марк также не мог отрицать, что в замечании Гавраса была правда. Но трибун не мог не заметить, что патриарх не присоединил своего голоса к общему хору. Молчала (что было очень странно) и Алипия Гавра.

Племянница Гавраса – в простой тунике и юбке темно-зеленого цвета, с бледным лицом, на котором не было теперь и следа косметики, – напоминала Марку прежнюю Алипию – холодную, умную, почти суровую. Он был рад увидеть ее на совете, это был добрый знак. Несмотря на все опасения девушки, Туризин все же доверял ей. Однако сейчас она низко опустила голову и не смотрела на Ортайяса Сфранцеза. Серебряный бокал с вином слегка подрагивал в ее руке.

Бальзамон откинулся на спинку кресла и протянул через плечо левую руку, чтобы взять с полупустой полки толстую книгу, Скаурус знал, что приемная патриарха, в отличие от библиотеки, так забита книгами, что в ней почти невозможно принимать посетителей.

– Вы знаете, моя дорогая, – обратился Бальзамон к Комитте, – подражать каздам в их жестокости – не лучший способ победить их.

Сказано это было мягко, но Комитта тут же вспылила:

– При чем тут казды? Автократор должен наказывать своих врагов так, чтобы ни у кого не возникло охоты вредить ему. – Голос ее возвысился. – Настоящий аристократ не должен обращать внимания на советников, подобных тебе. Ведь твой отец был красильщиком, не так ли? Откуда же тебе знать, как должно поступать Императору.

– Комитта, не пора ли тебе… – начал Туризин, но остановить гневную тираду своей пылкой возлюбленной уже не смог. Ономагулос и Зигабенос уставились на нее с неодобрением, даже Дракс и Аптранд, для которых Бальзамон был всего лишь еретиком, не привыкли, чтобы жрецов подвергали таким оскорблениям. Ум патриарха оказался, однако, острее, чем его гнев.

– Это правда, я вырос в грязи. Но мы, по крайней мере, имели дело с чисто выбеленными одеждами, в то время как у вас… – Он сморщил нос и искоса взглянул на Комитту.

Та вспыхнула от ярости и собралась ответить очередной грубостью, но Гаврас опередил ее:

– Помолчи! Ты заслужила это своей дерзостью.

Комитта закусила губы, и Марк в который уже раз восхитился умением Императора поставить свою любовницу на место. Туризин между тем продолжал:

– Я все равно не собирался следовать ее совету. Честно говоря, я не в состоянии совершать такие жестокости, даже ради этой фыркающей дряни.

– Тогда прошу избавить меня от напрасной траты времени. Зря я пришла на совет, где меня не собираются слушать. – Комитта поднялась, грациозная, как тигрица.

– Так, ну, а что посоветуешь мне ты? – резко повернулся Туризин к Скаурусу. – Иногда мне кажется, что я должен выдергивать из тебя слова, как зубы. Послать ли мне его в Кинегион и таким образом покончить с этим делом?

Кинегионом называли небольшой парк, расположенный рядом с Великим Храмом. Там охотилась знать и происходили публичные казни. В Риме казнь была редким событием, хотя Катилина, стремившийся к неограниченной власти, превратил ее в явление чуть ли не повседневное.

– Ты можешь послать его в Кинегион, если это не восстановит против тебя чиновников. – ответил Марк после недолгого размышления.

– Черт бы побрал эти чернильные души, – буркнул Бурафос. – Единственное, на что они годятся, так это на болтовню о вечной нехватке золота, которое так необходимо Империи.

– Маленькие пустые людишки с заячьими душами, – подтвердил Баанес Ономагулос. – Укоротим Сфранцеза на голову – это их припугнет.

Туризин, в задумчивости теребя подбородок, взглянул на трибуна с мрачным одобрением.

– У тебя есть полезная привычка – указывать на верные, но неприятные факты. Я гораздо больше солдат, чем чиновник, и не принимаю бюрократов всерьез, но не могу отрицать того очевидного факта, что в их руках сосредоточена большая власть, слишком большая, клянусь Фосом!

– О да, они могучи! – прорычал Ономагулос и указал пальцем на Ортайяса. – Посмотри-ка на этот вырванный с корнем сорняк. Вот кого чернильные крысы выбрали своим вождем.

– А как начет Варданеса? – спросил Зигабенос, находившийся в городе все время, пока Ортайяс был на престоле, и знавший, что страной фактически управлял его дядя.

– Ну и что? Еще один трус, это уж точно, – огрызнулся Ономагулос. – Ткни в рожу такому сталь – и он твой, он сделает все, что ты ему прикажешь.

– Именно поэтому бюрократы и их люди сидели на императорском престоле последние пятьдесят лет, – сказала Алипия Гавра, и ее ровный тон подействовал куда сильнее, чем явная насмешка. – Именно поэтому чиновники и их наемные солдаты подавили за эти годы две или три дюжины восстаний, поднятых провинциальной знатью. Поэтому они превратили почти всех солдат провинциальной обороны в крепостных, связанных налогами по рукам и ногам. Хорошее доказательство того, что их можно победить без особого труда, не так ли?