Элизабет Хэйдон - Судьба: Дитя Неба

Над Чашей повисло тяжелое молчание. Даже издалека Эши видел, как сжались челюсти Элендры, а ненависть в глазах запылала с новой силой.

— Ответь мне, Элендра, перед всеми собравшимися здесь намерьенами. Поведай им правду о том, что ты все знала о месте и времени, знала, что с демоном можно покончить. Ты могла убить его десятилетия назад. Мэнвин открыла тебе в присутствии моего сына, как уничтожить демона в момент, когда он будет слаб, и ты бы могла справиться с ним без помощи Трех. Ты будешь это отрицать? — Глаза Энвин сверкнули, а голос стал жестче. — Ты осмелишься?

Сто тысяч пар глаз обратились к Элендре. Она стояла, не опуская головы и расправив плечи, но в ее глазах что-то погасло.

— Нет, — едва слышно ответила она.

Рапсодия поняла, что ее дух сломлен.

Отвратительная торжествующая улыбка появилась на лице Энвин.

— Тебя плохо слышно, Элендра, — насмешливо бросила она. — Что ты сказала?

Элендра вздохнула — Рапсодия видела, как тускнеют ее глаза, — и повторила:

— Нет.

Собравшиеся начали перешептываться. Энвин продолжала улыбаться, наслаждаясь унижением своего давнего врага.

— Ты все знала, но отказалась встретиться с ф’дором лицом к лицу. Ты уклонилась от исполнения обязанностей илиаченва’ар, ты, знаменитая лиринская воительница! Признайся, Элендра, ты испугалась, — ты, которая повсюду трубила о своей храбрости! Ты слышала предупреждение, риск был слишком велик, не так ли? Поэтому ты позволила другому занять свое место и вместо себя нести бремя неудачи. Мой внук, надежда намерьенов, невинная душа, перенес неописуемые страдания, потерял душу из-за твоей трусости. Твое бездействие отдало его в руки демона! Ты признаешь это?

— Прекрати! — вскричал Эши. — Кто ты такая, чтобы упрекать Элендру? Ты уничтожила Алмаз Непорочности, наше единственное оружие против ф’дора! Это было мое решение сразиться с ним в одиночку. И если я не считаю Элендру виновной в своей судьбе, какое ты имеешь право обвинять ее?

— Какое? — презрительно спросила Энвин. — Рассказать, Элендра? Быть может, ему будет интересно узнать, что не только его ты отправила на смерть. Поведать ему обо всех остальных, о Пендарисе?

Элендра нахмурилась, удивленно глядя на Энвин.

— Да, Элендра, лучше будет, если ты сама откроешь правду. Пусть все узнают, как погиб твой муж. Если бы не ты, он был бы сейчас жив.

Лицо Элендры стало белым, как мел. Даже стоя на противоположной стороне Чаши, во главе Второго флота, Эши почувствовал, что Элендра перестала дышать, обвинение Энвин оказалось для нее полнейшей неожиданностью и причинило невыносимую боль. Энвин радостно усмехнулась и вновь указала на лиринскую воительницу.

— Вот почему я имею право на титул Королевы. Лишь я одна понимаю Прошлое, лишь мне известна истинная история намерьенов! Только я владею всеми вашими тайнами. Ну, Элендра? Расскажи им! Расскажи, кого ты отдала ф’дору в Прошлом и когда нам ждать очередного предательства в Будущем?

И вновь закричали все разом, начались ожесточенные споры. Эши взглянул на Акмеда, их глаза встретились. Обоим стало очевидно: сейчас начнутся бесчинства. Они оба обратили взоры к стоящей на Помосте Рапсодии, но она наклонилась, и они не видели ее лица. Когда она выпрямилась, они поняли, что Рапсодия рылась в своей сумке. Ее лицо оставалось спокойным, она посмотрела на Акмеда и улыбнулась.

Рапсодия вытащила лютню и начала играть. Эши сразу узнал мелодию — она играла ее во время ритуала смены его имени. Мелодия отражалась от стен Чаши, вибрация усиливалась с каждым мгновением, и вскоре все открытое пространство наполнилось мерцанием.

— Энвин, — позвала Рапсодия.

Одно негромко произнесенное слово легко перекрыло поднявшийся шум. Прорицательница повернулась к ней, разгневанная тем, что ее прервали.

— Энвин, — повторила Рапсодия, — замолчи.

Энвин разинула рот, однако довольно быстро оправилась от потрясения, ее лицо покраснело от гнева, а тело сжалось, как у змеи перед атакой. Мышцы горла напряглись, она попыталась что-то сказать, и в ее глазах вспыхнула нестерпимая ненависть.

Рапсодия спокойно встретила ее взгляд. Лицо Певицы сохраняло безмятежное выражение, лишь глаза приобрели новый оттенок. Они стали цвета весенней травы и сияли так, что даже прорицательница на несколько мгновений заколебалась. Затем Энвин заговорила, точнее, попыталась заговорить, но из ее горла не вылетело ни звука.

Энвин схватилась за горло, и в глазах Рапсодии появилась жалость, но в остальном ее лицо сохраняло спокойствие. Энвин широко раскрыла рот в безмолвном крике ярости, но, когда ее глаза вновь обратились к Рапсодии, в них появился страх.

— Ты сама лишила себя права говорить, поскольку требовала от других ответов на вопросы, заданные тебе. Ты больше не можешь называться Прорицательницей Прошлого, ведь ты пожелала узнать о Будущем. Энвин ап Меритин туат Элинсинос, я даю тебе новое имя: Прошлое. Твои деяния нарушают равновесие. Впредь твой язык будет рассказывать только о том, что видят глаза. А вот во владения своих сестер — в Настоящее и Будущее — доступ тебе закрыт. И никто более не станет тебя искать, кроме тех, кого заинтересует прошлое, так что отвечай на вопросы правдиво, иначе ты лишишься и этого дара и будешь молчать до конца дней своих.

Рапсодия запела, а на лицах намерьенов застыло удивление и восхищение. Ее голос был нежным и твердым одновременно, исполненным скорби. Песня рассказывала об их истории, ужасной и горькой. Рапсодия пела на древнелиринском языке, поэтому слова понимали не все, но те, кто его знал, заплакали. Впрочем, плакали очень многие — люди чувствовали мелодию, и слова им были не нужны.

Песня рассказывала о гибели их любимого Острова и о долгом отчаянном бегстве. Напряжение достигло предела, а потом рассказ пошел о морском путешествии в новый мир, сквозь Великую Бурю, и об удивительных открытиях, сделанных переселенцами.

Эши тоже плакал от благоговения, но, когда мелодия изменилась, на его лице появилась улыбка. Зазвучал гимн Веку Намерьенов, полный восхищенной гордости, он рассказывал о временах истинного величия и гармонии, о которых впоследствии слагались легенды. Рапсодия пела о Белом Дереве, о встрече с местными жителями, об объединении трех флотов и о славных днях Золотого Века, когда были построены величайшие города и получены уникальные знания. Лица намерьенов просветлели, они вспоминали свое замечательное прошлое.

Неожиданно мелодия вновь изменилась.

Она наполнилась коварством, тайной и угрозой, диссонирующие звуки означали распад и разрушение. Свет на лицах намерьенов померк, глаза потемнели вместе с музыкой, повествующей о Великой войне, об уничтожении Томингоролло и лиринской твердыни Ханер Тил, о рейде Третьего флота, о бойне в Канрифе и Бет-Корбэре, а также о гибели множества людей — о самых черных моментах из семисот лет бессмысленного кровопролития. Песня несла боль, отразившуюся на лицах людей, слезы превратились в рыдания. Мелодия стала мрачной, беспокойной, как сама война, и, когда намерьены уже больше не могли выносить тоскливой безнадежности, наступила почти полная тишина — над Чашей повисла одинокая нота.